— Ну, уж на это не рассчитывай, — сразу говорит ему генерал. И даже пальцем грозит. — Теперь я точно тебе это не продам. Зато цену за аренду поднимать не буду, хотя везде всё растёт. Всё будет как раньше. Но продавать — нет… Мало того, я тебе свой заказ сделаю, сделаешь быстро — так считай, что на два года аренду выплатил.

— А что же надобно сделать? — Интересуется Рудермаер.

— А надобно мне… — Волков задумывается на секунду. — Надобно мне два десятка новых, хороших мушкетов, а ещё пару хакенбушей (затинных пищалей) под дюймовую пулю.

— О, вы желаете сесть в осаду? — Рудермаер смотрит на своего старого знакомца. Теперь удивлён он.

— Я построил замок, и там должно всё быть, что положено.

— Замок⁉ Это прекрасно. Ну, поздравляю вас, господин. Я сделаю, что вам надобно.

— Только делай всё хорошо, из хорошего железа, хакенбуши должныбыть крепкими, чтобы их не рвало от двух пуль.

— Я никогда плохо не делаю, господин, — напомнил барону кузнец. — И железа плохого никогда не беру. Так что не волнуйтесь, хакенбуши будут крепки, и пару пуль, и лишнюю порцию пороха будут держать как положено.

На том они и пожали друг другу руки, но мастер не отпустил генерала, и прежде, чем тот ушёл, он просил его:

— Господин.

— Да, Яков.

— У меня сегодня крестины… Ну, дочь-то… Каки-то люди будут… Я пива хорошего заказал… Свинины купил, жена пожарит… Может, и вы заглянете, а то жене и всем соседям я про вас рассказывал… Так они посмеиваются… Не верят. — Мастер говорит мягко, не настаивает. Он не очень-то верит, что генерал к нему придёт.

Но Волков ему не отказывает, зачем же отказывать человеку, что многие годы делает тебе очень нужные вещи:

— Я скоро буду у архиепископа… Не знаю, когда он меня отпустит.

Если до ночи уйду от него — загляну. Говори адрес.

— Заглянете? — Не верит кузнец. — Уж буду молиться.

— Ты сильно-то не молись, я уехать завтра хочу, долго у тебя сидеть не буду. Погляжу новорожденную и всё.

— Да хоть просто загляните, хоть на минутку, буду и тому счастлив.

Глава 36

Он, как и утром, приехал к центральному входу во дворец. День уже шёл на убыль, но карет и лошадей на коновязях было всё ещё много. Да и народа на площади тоже. Нарядно одетые женщины, матери семейств со своими детьми. Как раз начали на кафедрале звонить колокола. И звон тот был тонкий, переливчатый. Не зря колокола Ланна славились. Едва он выбрался из кареты, как появилась Агнес:

— Забыла вам сказать, дядюшка, нам не сюда.

И не повела его по роскошной мраморной лестницей, а свернула отнеё налево. В неприметные двери. Перед которыми вальяжно расположились несколько гвардейцев архиепископа. Но охрана ни слова не сказала Агнес, мало того, сержант-гвардеец услужливо помог ей открыть тяжёлую дверь. В ответ она ему кивнула деловито.

«Даже сержанты стражи её знают. Видно, она уже своя здесь».

Потом по узкой лестнице, на которой они встречали прислугу, генерал и его «племянница» поднялись на третий этаж. И там, на выходе с лестницы, они встретили пожилого монаха:

— Отец Варфоломей. — Дева присела, и монах подал ей руку для целования. После она стала. — Это мой дядя, рыцарь божий…

— Я знаю, кто это, дитя моё… — Монах внимательно смотрел на Волкова. — Добро пожаловать, господин барон. Его Высокопреосвященство давно вас дожидаются.

Потом он указывает рукой как бы приглашая деву и барона идти вперед и сам идёт с ними. И идёт молча, словно тут и не нужно никаких слов. Они по узорчатым паркетам доходят до больших дверей, у которых сидит ещё один монах. Тот встаёт и молча отворяет одну дверь: входите. Агнес уверенно входит первой. И генерала это уже не удивляет.

У окна высится огромное кресло, а в нем, на куче подушек, устроился старый, седой человек в белой рубахе со свободными рукавами. Его ноги, ступни, уложены на мягкий пуфик, накрыты свежей простынёй, но та простыня уже вся в жёлтых пятнах. Монахиня, сидя рядом со стариком читает ему книгу, а за его креслом присел священник, судя по рясе и роскошному распятию сана высокого. Слушал книгу Август Вильгельм фон Филленбург. Курфюрст и архиепископ Ланна. Едва услышав шаги Агнес, священник за креслом курфюрста встал, а монахиня перестала читать. Старик в кресле сразу встрепенулся, приподнялся с подушек:

— Кто? Кто там? — Он от света окна оборачивается к деве. — А, это ты… Я тебя по шагам различаю… Пришла? Привела мне его?

— Привела, отец мой, — Агнес встаёт перед стариком на оба колена. Берёт его руку и целует перстень. Потом встаёт и осеняет себя крестным знамением. И делает знак Волкову: идите к нему.

А старик и говорит с капризным нетерпением:

— Ну, молодец мой… Где ты там? — Он зовёт генерала и манит его рукой. — Иди сюда… Иди.

Волков подходит:

— Да хранит вас Господь, Ваше Высокопреосвященство. — И тоже желает поцеловать перстень курфюрста, но тот руки ему не даёт: брось, брось это, подойди ко мне, и манит, наклонись, а когда генерал склоняется к нему, вдруг начинает ощупывать его плечи.

— Ах, ты какой… Крепок ещё, крепок… — курфюрст оскаливается в радости, и генерал видит, что у того почти не осталось задних зубов. — Вон ещё какая рука. Камень, а не рука. Да… Но… Но вижу я что ты уже не та скала, что был прежде… — Глаза старика изучают генерала. — Что, устал, уже поди, воевать-то?

— Начиню уставать, — признаёт генерал.

— И седина вон… Седина. — Он прикасается к вискам Волкова. — Время рушит даже таких как ты. Да… Время беспощадно, от него ни в каком доспехе не укрыться… — Он не выпускает руки барона. — И глаза уже не горят. А я помню, как они горели, когда первый раз тебя увидел. Ты взглядом своим обжигал, такая сила в тебе была, такая злость, страсть… О… Так ты хотел получить достоинство… Денег… Всего… Отправь тебя в ад, ты и туда бы пошёл… А сейчас вон как… Крепок ещё, но… Разжирел от своих побед. Жёны, жёны бесконечные…