«Ну, что ж… Графиня знает к кому пристроиться, коли надо будет так и с лысым подружится».

Тут им подали большую сковороду, на которой шипели в жиру, плотно лежащие друг к другу кривые сосиски, и коричневые свиные, и белые бараньи. Тут же были и увесистые оладья из говяжий печени в муке присыпанные луком, и ломти хорошо прожаренной грудинки, что вся в прослойках. Беспардонный фон Готт видно от голода, вскочил с радостью, стал вперед дамы и сеньора, накладывать себе в тарелку всего, что только было в сковороде.

«Невежда! Болван!»

Волков едва успел, вперед него, взять и положить «племяннице» печени с луком, помня, что она раньше её любила, опасаясь, что этот варнак всё самое вкусное со сковороды сметёт. И тогда Агнес взглянула на «дядюшку» с признательностью. Взяла вилку, а он отломил ей хлеба, и позвав лакея велел принести даме пива в стакане, а не в тяжёлой кружке.

И поедая тот оладий из печёнки, и запивая его пивом, дева и говорит барону:

— Дядюшка, хочу вам жениха своего представить.

И тут же генерал вспомнил, что ему рассказывал про её женишка, ловкий человек Грандезе. И он делает вид, что забыл:

— Ты мне говорила о каком-то…

— Он из фамилии Штайнов, первые мукомолы и торговцы мукой во всём Ланне. — Поясняет Агнес. — Они будут счастливы ежели вы к ним с визитом будете.

«Да уж будут». В том он не сомневался. И на всякий случай интересуется, забирая себе остатки грудинки и пару сосисок:

— А из приличных людей никого не нашлось?

А дева престала есть, смотрит на него почти с укором: зачем же вы спрашиваете, или вы не понимаете чего-то? Вам напоминать надо…? Но ничего не напомнила, а лишь пояснила совсем тихо:

— Муж мне надобен. Не должно девой быть в моих летах. А этот…

Будет молчать… Будет предан мне… — А после добавила. — А значит и вам тоже.

Волков тут вспомнил подробности из письма. И про палки, что вставляют в зад этому жениху какие-то дурные бабы, и что мочатся на него. Плюют. А потом подумал, то же и про Агнес.

«Неужто она с ним тоже… Так же поступает… Ну, а с чего бы ещё быть ему преданным ей? Всяк она красивее тех дурных вдов».

Но уточнять насчёт всего этого он не стал, постеснялся: то бы выглядело бабьим любопытством, которое ему не к лицу. Но с тем фактом, что «племяннице» и впряду давно надо было быть замужем, он спорить и не думал:

«Пора, пора конечно… Вон какая яркая бабёнка, и фон Готт и даже сопляк Леманн на неё пялятся. А мужа нет. Подозрительно сие. И раз уж нашла, какого-то, кто будет про неё молчать… Чёрт с ними, пусть хоть мочится на него, хоть ещё что делает… Лишь бы всё то в люди не выходило».

— Ладно, схожу к твоим мукомолам. — Наконец произносит генерал. — Но то вовсе не значит, что я дам добро на вашу свадьбу. А уж если и дам, так на приданное пусть не надеются. Им того, что ты Фолькоф, и то счастье.

Агнес бросает вилку и хватает его руку, целует её. Улыбается, блажная. Кажется, дева счастлива:

«Или у неё не только нужда в свадьбе, но ещё приязнь великая. Надо будет при случае набраться храбрости и спросить: как у них там всё делается. Мочится на мужа она будет до главного дела? Или сразу после? От большой женской радости?»

И после его согласия встретиться с женихом, Агнес заторопилась, доела быстро свою печёнку, и сказала:

— Дядюшка, через два часа приезжайте ко дворцу архиепископа, пойдём к нему, а сейчас мне нужно заехать к Штайнам, сказать, что вы будете. — Она смотрит на него и добавляет. — Скажу, что завтра будем к обеду.

— Нет, — сразу не соглашается генерал. — Рассиживаться там не буду. Только короткий визит знакомства ради.

— Как пожелаете, дядюшка, — соглашается «племянница».

Агнес ушла, если не сказать, убежала. Два часа у него было. И были ещё дела.

— Что? Опять едем куда-то? — Вздыхал объевшийся фон Готт.

— А вы бы подремать хотели? — Интересуется Волков.

— А что же не подремать, если естество после обеда просит.

— В седле спите, по своему обыкновению.

— В городе сие невозможно, — вздыхает оруженосец. — Можно голову о вывеску разбить.

— О, вам о том, чего грустить, вы ею всё одно не пользуетесь, — говорит генерал, садясь в карету, когда Кляйбер откидывает для него ступеньку.

— Пользуюсь, между прочим, я вообще слыву человеком умным. — Фон Готт подтягивает у своего коня подпругу, ослабленную на время обеда для отдохновения животного.

Волков уже из окна кареты глядит на него долгим взглядом полным скепсиса:

— И в каких же краях слывёте?

— И не в краях, а кругах молодых людей Вильбурга.

— Ах, вот где… — Теперь генералу всё стало понятно. — Ну, тогда берегите свою голову. А пока подумайте своей умной головой, как нам проехать к западной стене.

* * *

Волков хорошо понимал, что трудолюбивый человек, ежели ему дать времени, может сделать многое. Главное, чтобы ему никто не мешал. Но тут и генерал был удивлён тем, что сделал мастер Яков Рудермаер с тем клочком земли у заданной стены, который барон купил много лет назад. И всё началось с самого прохода. Раньше то был ход меж заборами, в котором два человека могли разойтись лишь коснувшись плечами. Теперь туда пролегал путь, по которому запросто прошёл бы воз в пару коней. А хлипкие кривые заборчики по сторонам того пути, вдруг стали крепкими и высокими. Ехать на карете к стене он, конечно, не решился, а когда вылез и пошёл пешком, то ещё издали увидал возвышающиеся строения над заборами, прилепившиеся к городской стене. Они были ладные, крепкие, скорее всего не жилые, а хозяйственные. Коридор меж заборов, заканчивался вратами и дверью. Кляйбер, шедший впереди, попробовал дверь, и она поддалась. Он и вошёл первый.

Места там было мало, вот и строил Яков нужные помещения по стене в два этажа. И чуть ли не четверть всего места занимал крытый склад под уголь, ещё тут же были кузнецы, в одной у раскалённого горна, работали люди, ещё один, голый по пояс и чёрный от угольной пыли, стоял у