— Помните дом графини?

— Да, сеньор. Найду. — Кивал молодой человек.

— Седлайте коня, езжайте к госпоже и скажите, что я остановился в трактире «У хитрого Вильгельма», что на Кирпичной улице. Чтобы она знала где меня сыскать. Скажи утром и днём буду занят, но возможно, заеду к ней на обед.

Барон листал одну из новых книг, но невнимательно, и думал о том, чем сегодня займётся. А позавтракав, он сразу поехал в центр города, туда, где возле великолепного кафедрала, буквально через площадь от него, высился дворец архиепископа. На площади у дворца было множество карет и возков, а двор карету генерала не пустила стража, пришлось искать место на площади.

Приёмная Его Высокопреосвященства внешне не изменилась, всё тот же огромный зал, залитый солнцем, большие окна, правда узор на паркете был уже стёрт сотнями тысяч подошв бесконечных посетителей. Тут же у самого входа за пюпитром был монах, и в конце залы сидел ещё один, за огромным столом на небольшом постаменте. И люди… Их, несмотря на раннее утро, тут было весьма немало. Полсотни или даже больше.

— Что вам угодно, добрый господин? — Интересуется монах. У него заметный ланнский выговор, оловянные и медные кольца на пальцах, деревянное распятие на верёвке и… Власяная ряса, грубая, жёсткая, неопрятная для кожи… Верный признак истово верующего человека.

— Я барон Рабенбург. — Говорит ему Волков. — Мне надо встретиться с Его Высокопреосвященством.

— Предмет вашей встречи? — Интересуется монах вежливо, но эта вежливость не производит на барона впечатления, и он произносит чуть высокомерно:

— Архиепископ приглашал меня.

— У меня о том не записано, — даже не заглянув в большую книгу, лежащую на пюпитре, сообщает ему секретарь.

— Там, кажется, отец Родерик, — продолжает генерал, указывая на стол в конце залы. Человека за столом, закрытого другими людьми, он рассмотреть не может, — сообщи ему обо мне, он меня знает.

— Отца Родерика там нет, — уверенно говорит ему монах. — Но я могу вас записать на следующую неделю, на четверг.

Пререкаться с этим дураком и убеждать его в чём-то барон не хотел, тем более что за ним к монаху уже встал какой-то купчишка, и прислушивался к их разговору. Волков, просто, молча поворачивается и уходит. У него было ещё одно дело, которое не требовало согласования с набожными секретарями. Досада, конечно, но всякое бывает.

Ему, и главное его людям, пришлось приложить усилия, чтобы найти дом Копплинга. Так как у Копплинга был ещё однофамилец, а ещё и старший сын, тоже архитектор, что жил от отца отдельно. Именно он и дал правильный адрес старого зодчего. Но когда генерал, наконец, добрался до него, жена ему сообщила, что архитектор два дня как выехал на какую-то стройку, и неделю его не будет. Вторая за день досада. Волков, тогда, написал ему письмо: дескать вот, что вы просили: тысяча золотых, я своё обещание исполнил, исполните и вы своё. Не забыв написать при том, что он ещё несколько дней будет жить в «Хитром Вильгельме». После оставил жене архитектора тяжёлый мешок с золотом, предварительно вытребовав у растерявшейся женщины расписку. И она, кажется, была рада, когда барон стал прощаться. Но на всякий случай он сообщил женщине, где остановился. Вдруг муж вернётся и захочет с ним повидаться.

Ждало его и третье разочарование за день.

Когда он закончил дела с женой архитектора, то оказалось, что у него есть свободное время. И хоть обед ещё не наступил, он поехал к Брунхильде. И не только потому, что она была по-прежнему на удивление хороша собой, и потому что эта привлекательная женщина была ласкова в прикосновения и шептала ему слова согласия, но и потому, что… Вчера, чтобы поговорить с братцем, графиня выпроводила из-за стола молодого графа, и Волкову не трудно было заметить, что Георг Иероним, которого уводил монах, едва не расплакался. Он ещё тогда хотел встать, догнать племянника, обнять его, успокоить, но почему-то постеснялся. Или не захотел при Брунхильде и своих людях проявлять себя так.

«Заберу его — поеду куда захочет. Куплю всё, что приглянется». Он действительно хотел побыть с графом хоть некоторое время, хоть полдня. Но… Графини и графа не оказалось дома, их привратник сказал барону, что хозяева отбыли к господину Цумерингу, адреса которого слуга не знал.

В общем утро было многообещающее, а день жарким… И пустым. Он так ничего до обеда и не сделал, лишь катался на карете по прекрасным улицам Ланна и всё.

— Едем обедать, — сказал он фон Готту.

— К себе? На постоялый двор? — Уточнил тот.

— Да. — Подтвердил генерал.

Он, конечно, знавал тут, в Ланне, хорошие харчевни, но думал, что Брунхильда с графом могут заехать к нему, а он хотел видеть их обоих и потому решил обедать там.

* * *

А увидел он там… Ещё въезжая на постоялый двор, заметил он дорогую карету. Не слишком большую, но отличную и с парой очень хороших лошадей. Волков сразу обратил внимание на экипаж. А едва генерал выбрался из своей кареты, так к нему немедля подбежал Леманн:

— Сеньор, вас дожидается госпожа, она назвалась Агнес Фолькоф.

В столовой было людно — обед же. Всюду бегают лакеи, важные постояльцы обедают. Суета. Но за одним большим столом сидела в одиночестве очень привлекательная дева. Великолепно одетая, на ней было изящное платье синего шёлка, весь лиф которого был расшит серебром до самого горла, на голове белоснежная заколка из кружева, на руках, даже в такую жару, перчатки. Перед нею стоял полупустой стакан с вином. Дева была, без всякого сомнения, из фамилии благородной, и то, что она сейчас находилась в подобном заведении без сопровождающего, ровным счетом ничего не значило. Едва Волков появился в обеденной зале, Агнес встала, и приподняв подол платья поспешила к нему, и перед ним присела в книксене, и сама взяв его руку поцеловала её, генерал поднял деву и троекратно, под взглядами многих обедающих, облобызал в обе щёки в лоб.

— Я вернулась домой, а слуги говорят, что вы были. — Сразу заговорила она, пока Волков вёл её обратно к столу. — Пока мылась, пока переодевалась, пока ехала к графине… Так не успела, графиня сказала, что вы уже уехали. А я и не знала где вас искать. Пришлось ждать, а сегодня снова заехала к Брунхильде,