Амия тосковала по нему.

Амия слышала его кровь в стенах родного дома.

Амия поцеловала его имя.

Перечитывал снова и снова: «знаю ближе, чем брата», «шепчет мне по ночам», – и эти слова отзывались горячим звоном в крови. Горячим, но и тревожным. Слово «кровь» по-прежнему возвращало миг Испытания, память Дома, ритуальный круг и голос Правителя. Амия, конечно, ничего не знает об этом. Слышит судьбу, которую создала Рамилат.

Должен быть счастлив, но вместо счастья в груди поднималась горькая, тёмная страсть.

Хочу увидеть её.

Что будет, когда я её увижу?

Что, если новая встреча разрушит всё, что успело и могло бы случиться?

Старший Дом рокотал и горел предвкушением битвы. Битвы ещё необъявленной, но Анкарат чуял – близкой.

До того как Анкарат спустился в квартал – теперь безымянный, уже не отсечённый от города, но всё ещё не ставший его частью, – все дни проходили похоже.

Слуга, парень с острым лицом и глазами узкими до черноты, приносил завтрак, оставлял на камне-столе, исчезал. Анкарату такое было не по душе, но сколько ни спрашивал, где можно достать еду самому, слуга не признавался – не стоит, зачем, это далеко, потеряешь время для тренировок. Даже имя своё называть боялся, решился только на пятый день. Его звали Джури. Родился в Доме и покидал его всего несколько раз за всю жизнь. Навещал родственников с одной из загородных ферм, это большая ферма, мы выращиваем для Дома гранаты и виноград, попробуй, правда ведь вкусно, ты совсем мало ешь, для человека Отряда это нехорошо… Анкарат быстро пожалел, что сумел его разговорить. Все разговоры Джури крутились вокруг еды, погоды, посевов и того, как погода влияет на посевы, изредка – праздников. Быстро стало понятно: этим градом слов слуга пытается отгородиться и защититься, как Гриз – повторением элементов, и смысла в таких разговорах не больше, чем в пугливом молчании.

– Чего так трясёшься? – не выдержал Анкарат однажды, и Джури едва не опрокинул поднос, так перепугался, что чуть не выпалил какую-то правду:

– Так ты же… ты же… нет, ничего, ничего!

И сбежал.

Что это значило? «Ты из квартала отверженных», «ты изменил землю», «ты убил человека, когда вошёл в Дом впервые»? «Ты – сын Правителя»? Слишком много вариантов, а угадывать Анкарату не нравилось.

После завтрака он отправлялся в залы Отряда.

Тренировки Анкарат полюбил. Совсем непохожие на монотонные повторения простых ударов во дворе гарнизона, начинались они построением, ритуальным поклоном. Тэхмирэт называл элементы звена: камень, металл, движение, время, опоры, огонь и солнце. А потом начинался бой – и смывал прочь горечь потери, унижение клятвы, память Дома…

Дом в эти часы не был тюрьмой для солнца, его золотая сила горела в каждом движении, в каждом выпаде, обновлённый меч пел, вспарывал воздух, сверкал, отразив удар. Что-то было в этом времени вечное. В эти часы самоцвет-сердце вспыхивало вновь, билось в такт с сердцем Анкарата, раскаляло общую их мечту.

Свобода и ярость, сверкающий голос солнца и бескрайняя земля впереди. Впереди – только победы и слава, что станет легендой. Анкарат больше не различал, чьё стремление было первым.

Тэхмирэт объяснил: оружие и доспехи Отряда – воплощение мощи Дома в металле, проводник пламени и воли земли. Ударив в полную силу, можно уничтожить небольшую деревню. Чтобы овладеть этой силой, нужно пойти за ней – ты так делал и прежде, твой клинок помогал, а теперь стал только сильней, тебе будет несложно, пробуй.

И колдовской металл тянул за собой, вплавлял в руки новую память. Не только ударов, блоков и связок. Память сражений Отряда, память битв всего времени Дома. Анкарат видел битву у Рыжих скал – яркую, как открытая рана, видел битвы времён, когда Вершина была только священной скалой, видел землю степи, вскипающую сражениями вновь и вновь. Звенья Отряда тянулись к этому дню слитной, несокрушимой цепью, цепью, протянутой сквозь столетия.

Вот почему они непобедимы, почему один воин стоит сотен обычных – так ведь оно и есть. Как власть над городом переходила к Правителю вместе с памятью и волей земли, так же длилось, росло воинское искусство тех связанных кровью с Вершиной и Первой Ветвью. И какая это огромная память, как горит!..

Должен быть счастлив.

Но время тренировок, полное солнца, уходило, и Анкарат вспоминал обо всём.

Китема нет.

Воля Анкарата скована стальной нитью клятвы.

Мама покалечила себя ради судьбы, что так влекла его с детства.

А люди, казавшиеся воплощением свободы, – ничем не отличимы от других жителей города, просто вооружены лучше и проворней в бою.

Но Анкарату они всё равно нравились.

Тэхмирэт, самый серьёзный и старший, больше не злил своим непоколебимым спокойствием. Теперь Анкарат видел: так же он говорит со всеми, его сдержанность и ровный нрав приносили звену равновесие. Он сражался длинным лёгким мечом, каждое движение стремительное, смертельное. Беззвучная смерть. Килч говорил, его элемент – металл.

Иртрана был лучник, на тренировках бился другим оружием – подхватывал что-нибудь с длинных стоек и бросался в бой, так же легко и весело, как на корабле. Отчаянный, шумный, сын наложницы и человека старшей крови, вырос в окружении множества сестёр. Память Иртраны о Рыжих скалах пришла к Анкарату первой. В том сражении погиб его друг – огонь и солнце. Его сменил в звене Анкарат. Наверное, Иртрана услышал об этой замене ещё до путешествия, потому и решил сразиться – испытывал, значит. Анкарат не знал, правильно ли, что человек может вот так стать элементом взамен сгоревшего, не знал, как принял бы такое на месте Иртраны, но с ним было легко. Недавние потери их словно объединяли. Килч говорил, элемент Иртраны – камень, уточнял с усмешкой: «Град красных камней». Его имя. Имена людей Дома, как и бо́льшая часть их жизни, выплавлялись ритуалами. Имена воинов Отряда состояли из боевых элементов и приносили особую силу.

Карантера не любил правила и ритуалы, врывался среди тренировки острым, протяжным всполохом, а исчезал до того, как золотой гул зачарованного металла стихал. Старший брат Карантеры не прошёл Испытание. Выжил, но выплавленное из боевых элементов имя теперь звучало знаком позора, если такое слово годится для людей Вершины. Родители говорили: не страшно, судьба Отряда опасна, но все знали: человека, не прошедшего Испытание, Дом не принимает. Теперь Карантера стал надеждой семьи, и это давалось ему нелегко. Карантера запутался в отношениях со взбалмошной, хитрой девчонкой и сам не знал, хочет выпутаться из них или запутаться крепче, и