Глава 23

Сон

За ужином Жанна произнесла всего пару слов, сосредоточенно жуя и не поднимая глаз от тарелки, а доев, убежала, не дождавшись Кати.

Но молчание её продлилось недолго.

Уже со следующего дня Жанна при каждом удобном случае принималась наседать на Костю, что им лучше самим найти Печать Кощея и не пускать всё на самотёк. И Костя про себя соглашался, что рискует, ведь действительно был шанс, что Аля найдёт Печать и Елена воспользуется артефактом в каких-то своих ужасных целях. Он не сомневался, что от неё в любом случае нельзя ждать ничего хорошего, но менять своего, как ему казалось, очень разумного и взвешенного решения тоже не собирался.

Однако Жанна не желала слышать доводов и продолжала настаивать. И если Костя первые дни терпеливо отказывался и старался не вступать в спор, то вскоре они с Никитой, которого авантюризм жар-птицы выводил из себя, начали всеми силами избегать подругу. Катя старалась усмирить Жанну, но, как она призналась наедине с Костей, тоже не понимала, почему та так упрямится.

Сама царевна-лягушка разрывалась между друзьями и необходимостью присматривать за Алей, потому что Жанна относилась к этому не то чтобы спустя рукава, но без должной серьёзности, что жутко возмущало Никиту, да и Костю тоже, просто он держал свои мысли при себе.

Аля вела себя как обычно: внеурочное время проводила в основном с подругами и за подозрительными прогулками по лицею или территории вокруг пока замечена не была.

Катя даже свои посещения библиотеки подстроила под Сёмину, чтобы не упускать её из виду, пока та с одноклассниками делала уроки в читальном зале. Обычно Костя составлял Кате компанию, но после того как Жанна уже дважды увязывалась за ними и своим бесконечным шёпотом раздражала не только друзей, но и улыбчивую и доброжелательную пожилую смотрительницу Зинаиду Фёдоровну, в пятницу после занятия в кружке искусств он прошёл мимо двери, ведущей в башню библиотеки.

Только тихое мурлыканье летящего рядом меча-кладенца, напевающего песню из заставки исторического сериала, который он с большим интересом смотрел у Ланских вместе с дядей Пашей, нарушало тишину общежития в это время дня. Большинство учеников, как тот же Никита, у которого был урок фортепьяно, ещё не пришли из секций и кружков, а остальные отдыхали, радуясь окончанию первой учебной недели после каникул.

Именно этим Костя и собирался заняться – вздремнуть оставшиеся до ужина часы.

За зимние каникулы он почти забыл о странных снах, преследовавших его с нарастающей регулярностью почти всю вторую четверть. Нет, он и у Ланских видел сны, но они не вгрызались в память яркими образами и какими-то чужими и часто противоречивыми чувствами, и поутру Костя мало что из них помнил.

Но стоило вернуться в лицей, и его снова одолели тревожные сновидения. Будто кто-то накромсал сразу несколько кинолент и силой запихивал сознание Кости то в один, то в другой сюжет. Место действия, времена года, люди, предметы, события – всё менялось и мешалось без всякой логики, сбивая Костю с толку и не давая как следует выспаться.

Возможно, именно из-за подчёркнутой тишины в коридоре внезапное шарканье и шорох за спиной заставили Костю подпрыгнуть от неожиданности. Проглотив едва не выскочившее из горла сердце, он обернулся, после чего покосился на меч-кладенец, но тот спокойно висел в воздухе, а значит, опасности эти звуки не представляли.

Ведомый любопытством, Костя преодолел последние ступени лестницы и свернул в противоположную от их комнаты сторону. Уже подходя к повороту в южный коридор, в котором, как ему было известно, находились свободные комнаты, он услышал отчётливый щелчок замка и, остановившись, выглянул за угол.

Игорь Голицын открывал дверь второй с краю комнаты имени Дмитрия Михайловича Карбышева. За его спиной висел туго набитый рюкзак, из открытых отсеков которого торчали углы учебников, тетрадей и конец линейки, а в правой руке он держал дорожную сумку, тоже полную вещей.

Судя по приподнятой ноге, богатырь уже собирался шагнуть в комнату, но резко повернул голову влево.

Секунду Костя смотрел в голубые глаза Игоря, затем молча развернулся и пошёл назад. В спину ему долетел тихий шорох закрывшейся двери.

Всю эту неделю он потихоньку присматривался к трём богатырям из их класса (Тимур должен был вернуться в лицей лишь в конце января). Если не знать, что между ними пробежала кошка, со стороны этого было совершенно не понять. Гена, как в начале второй четверти пересел к Арсену за первую парту, так и продолжал там сидеть, на уроках оба вели себя смирно, шептались иногда, хихикали между собой – но кто этого не делает? И лишь сейчас Костя стал подмечать, что на коротких переменах, когда они оставались в классе, эти двое очень редко заговаривали с сидящим за ними Игорем, а если им нужно было перейти в другой класс, Игорь обязательно задерживался где-то и прибегал перед самым звонком. На большой перемене богатыри всегда уходили, и раньше Костя думал, что они вместе ели в столовой. Но в четверг, после того как Никита с Жанной устроили перепалку, Костя утащил друга в столовую, чтобы спокойно перекусить и заодно остудить голову, он увидел там только Гену с Арсеном. Где обедал Игорь – оставалось для него загадкой, но Голицын однозначно избегал двух других богатырей.

А теперь он перебрался из их с Геной комнаты, что, кстати, располагалась через одну от комнаты Чайковского, в свободную. Сделать он это мог только с разрешения учителей, те комнаты всегда были заперты, а значит, Игорь всё-таки послушался Костю и поговорил с Вадимом Евгеньевичем.

Костя не собирался упиваться тем фактом, что Игорь, несмотря на всё своё высокомерие и независимость, в итоге воспользовался его непрошеным советом. Он и рассказывать об этом никому не планировал. Но стоило признать, что Костя чувствовал приятное удовлетворение не только за себя, потому что правильно поступил, но и за Вадима Евгеньевича и, вероятно, других учителей, серьёзно отнёсшихся к проблеме и занявшихся её решением. И, пожалуй, немного за Игоря, который не стал и дальше держать всё в себе и попросил о помощи. Потому что в этом нет ничего постыдного. Любой достоин помощи, и никто не заслуживает травли.

Зайдя к себе, Костя не стал включать свет, хотя в комнате в преддверии раннего зимнего заката было уже довольно сумрачно. Меч-кладенец что-то невнятно проворчал, порхнул к окну и улёгся на подоконник, чтобы подзарядиться последними на