Костя, отчаянно зевая, бросил рюкзак на стул, быстро переоделся в футболку и домашние штаны и юркнул под одеяло.

Ему ужасно хотелось спать.

Ему ужасно хотелось спать.

Он три дня провёл на ногах и спал урывками, и теперь истомлённое запалом боя и страхом тело требовало отдыха.

Щуря слезящиеся глаза на солнечные блики, сверкавшие на воде, он окинул взглядом озеро. Плотно окружённое берёзами и ясенями, оно напоминало зеленоватое зеркало, отражающее плывущие в вышине облака. Вокруг щебетали птицы, в высокой траве шуршал какой-то мелкий грызун – матушке-природе не было никакого дела ни до него, ни до опасного груза в его руках.

Услышав позади знакомую быструю поступь, он обернулся.

– Всё готово? – спросил он.

Настасья кивнула и, сильно замахнувшись, зашвырнула почти на середину озера небольшой камень с высеченным на нём знаком затворения. Зеленоватая вода с жадностью проглотила подношение, и облака на её поверхности заколыхались на разбегающихся кругах.

В лицо пахнуло неосязаемым ветром. Пичужки разом притихли, две особо пугливые даже было вспорхнули, но быстро сообразили, что опасности нет, и снова скрылись в листве, а невидимый зверёк как ни в чём не бывало продолжал свою деловитую возню.

Он перевёл взгляд с разгладившейся воды на Настасью. Её нездорово бледное лицо осунулось, а обычно сияющие синим пламенем глаза потускнели и слегка ввалились – следы не только трёхдневного недосыпа в предвкушении важнейшей и смертельно опасной битвы, но и, к счастью, уже залеченного ранения, стоившего ей немалой кровопотери.

Беспрестанно хмурясь, Настасья повела его прочь от озера, на ходу объясняя сорванным после долгого чтения заклинаний голосом:

– Я отмерила середину от трёх проточных источников. Озеро, – она указала за спину, затем неопределённо махнула куда-то вперёд, – и две речки дальше, но они мне не нравятся: мелкие, русла хилые, могут и под землю уйти, и иссохнуть со временем. По-хорошему, надо другое место искать, понадёжнее, но…

Они оба взглянули на сундучок в его руках. Несмотря на знаки сдерживания и усмирения, выкованные по всей поверхности, и затянутые вокруг сундука три верёвки из крапивы и полыни с защитными узлами, заключённое внутри зло неутомимо рвалось на свободу. Они просто не успеют унести его в более надёжное место – вон одна верёвка уже тлеть начала.

– Я позабочусь, чтобы правильные люди знали, чего опасаться, и предупредили беду, – пообещал он. – Вместе мы что-нибудь придумаем.

Настасья искоса глянула на него и снова посмотрела вперёд.

– Я не стану снова спрашивать тебя, точно ли ты уверен…

– И не спрашивай, – слегка грубовато обрубил он. Он принял решение и не собирался от него отступать.

Настасья поджала губы, даже не пытаясь скрыть своего недовольства и огорчения, но, держа слово, больше об этом не заговорила.

Они молча дошли до копья, воткнутого между двумя берёзами. Настасья выдернула его из земли и указала наконечником на очищенное от перегноя и травы место:

– Выкопай с аршин, а я пока ещё раз про нужные знаки и слова заклинания расскажу, вдруг и правда когда-нибудь понадобится заново Печать Кощея триглавом на воде затворять…

Глава 24

Догадка

Костя резко сел. Он задыхался, сердце колотилось под самым горлом, мешая лёгким наполняться воздухом. Перед внутренним взором стоял образ тёмной ямы посреди влажной, пряно пахнущей земли, и темнота в комнате нисколечко не помогала Косте успокоиться.

Он сжал пальцами одеяло, твердя про себя, что он на кровати, в комнате, в общежитии, в Тридевятом лицее, и что он Костя, а не какой-то непонятный мужчина, закапывающий сундучок с Печатью Кощея посреди леса недалеко от озера…

– Барин? – донеслось до него как из-под воды.

Костя медленно перевёл взгляд на вопросительно мигающий самоцвет, но думать мог только об увиденном сне.

Но правда ли это был сон? Потому что он не расслаивался, как старая тряпка, прямо в пальцах, не растворялся в воздухе, оставляя после себя невнятные образы, а засел в памяти как ясное, пережитое наяву воспоминание.

Сквозь гул в ушах Костя различил приближающиеся голоса. Щёлкнул замок, и дверь в комнату отворилась, впуская внутрь косую полосу света из коридора.

– Я же говорил, что он спит! – услышал он сердитое шипение Никиты и повернулся на звук.

В дверной проём, оттеснив раздражённо пыхтящего соловья-разбойника, заглянула Жанна. Разглядев сидящего на кровати Костю, она довольно просияла и, пошарив рукой по стене, включила потолочную лампу.

– Жанна!.. – зажмурившись от яркого света, услышал Костя осуждающий вскрик Кати.

– Да он не спит! – громко отозвалась жар-птица, вприпрыжку устремляясь на его половину комнаты. – Костян, надо поговорить! Я всё понимаю, ты не хочешь рисковать родителями и бабушкой, но подумай хорошенько, ты так сто процентов их не найдёшь и ничем им не поможешь, если будешь сидеть без дела и ждать у моря погоды! Нужно действовать самим, нужно найти эту Печать Кощея, где бы она ни была…

– Я знаю, где она, – услышал будто со стороны Костя, и у него ушла секунда, чтобы сообразить, что он сам это произнёс.

– Что? – опешила Жанна.

Никита торопливо захлопнул за Катей дверь, и все трое – четверо, если считать обеспокоенно покачивающегося в воздухе меча-кладенца – встали полукругом перед кроватью Кости.

Костя, всё ещё потрясённый до глубины души, откинул в сторону одеяло, свесил ноги с края кровати и, глядя перед собой куда-то в пустоту, пересказал друзьям сон. Лишь к концу рассказа он слегка пришёл в себя и поднял взгляд на их ошарашенные лица. Когда он закончил, они несколько секунд молча смотрели на него, не мигая и, казалось, не дыша.

Первым встрепенулся Никита.

– Погоди! Ты поэтому постоянно по ночам просыпаешься? Я думал, у тебя просто бессонница, а тебе вещие сны снятся?! – воскликнул он.

– Да какие ж они вещие… – неуверенно возразил Костя. – Я ведь не про будущее сны вижу, а вроде как про прошлое. И это первый такой чёткий сон, до этого всё было обрывками, непонятно…

– Может, это в тебе генетическая память пробудилась? – с сомнением предположила Катя.

– В смысле? – уставился на неё Никита. – Хочешь сказать, ему снятся воспоминания настоящего Кощея?!

Костя нахмурился и посмотрел на свои ладони.

– У меня во сне были молодые руки. Взрослые, но не костлявые.

– Ну так Кощей же не всегда был старым и костлявым, каким его в сказках описывают, он тоже когда-то был молодым, – резонно заметила Катя.

– Это всё совершенно не важно! – внезапно вскричала Жанна, от избытка чувств взмахнув руками и едва не ударив Никиту по щеке. – Костя видел, где спрятали Печать Кощея! Она ведь где-то