Чушь. Так бы решил Гриз, окажись он здесь. Неприятно, конечно, стоять тут безоружным; с тех пор как забрали меч, руки всё время мёрзли, даже сквозь искры в ладони, сквозь близкий огонь в крови продирал холод.

Ну и ладно.

Анкарат обернулся к ребятам – они озирались на тёмный тоннель коридора, осунувшиеся, сами похожие на людей, потерявших дорогу в степи.

На лице Имры судорогой стыла улыбка. Китем и Шид стояли плечом к плечу, но не как воины или Стражники, а как испуганные дети, что вот-вот сцепятся пальцами, чтобы не потеряться совсем. Курд хмурился, глядел себе под ноги.

Что, если больше их не увижу? Не хочу запомнить такими.

– Всё хорошо будет, – пообещал Анкарат.

– Да, – подхватил Шейза, – чего вы боитесь? Он же с нами. Проведёт нас.

Дом полыхнул, гром барабанов накатил сокрушительно – и узел расплёлся множеством нитей.

Анкарата швырнуло в пламя, притянуло в самое сердце солнца.

Горячий, как кровь, и золотой, во все стороны свет – беспредельно.

Бьётся, гремит пульс ритуальной музыки, заполняет жилы и рвёт, выламывает рёбра, разворачивает их, раскрывает сердце силе, та вливается в грудь жидким металлом, кипит, переплавляет.

Если исчезнешь – уже навсегда.

Кто так сказал? Не вспомнить, но это правда.

Тот человек говорил: держи равновесие. Но что это такое? Битва, стремление и свобода, воля и страсть – всё это ясно, а равновесие?

Но даже этот вопрос возвращает имя, его сцепленные элементы: воля, огонь, кровь, удача и солнце.

Мир обращается в свет и жар, и они бегут концентрическими кругами. Каньоны и степи за пределами каньонов, что-то рушится, что-то меняется, угольная крошка проклятой земли оживает, горит – сила движется вверх и вверх, по Ступеням, по магическим жилам, вспыхивает в узлах-сердцах города, их память, их голоса звучат с барабанами – здесь, сейчас замыкается оборот.

Он помнит, как воин, желавший защитить землю, отдал ей сердце, непримиримое и горячее, то, что билось теперь вместе с его собственным сердцем. Но вместо рубежа, который это сердце должно было питать смыслом и силой, по внешней границе города протянулась чёрная земля, мёртвая земля, проклятая земля. Земля отверженных. Круг безопасности, молчаливый и неживой, населённый людьми без больших стремлений, довольных такой судьбой. Погасшая земля, страшное наказание для любого отступника, хуже только изгнание. Гарнизон, которому воин отдал силу, захлебнулся в безволии и пыли, оставалось только тлеть в глубине, звать и ждать того, кто сможет всё изменить.

«Это ты, – гремело в груди, в горле, в висках, – помнишь, ты обещал».

Он помнил, но помнил теперь и другое.

Помнил девушку с глазами яркими, словно звёзды, свет их ещё не разделился на плохой и хороший. Помнил её любовь, невозможную, безграничную, огромнее силы Дома и его правил. Нет, мало просто любви, это лишь сладкая пыль, лишь удовольствие. Разве этого мало? – Смех Правителя, ленивый, раскатистый, её только злил. Конечно, этого мало, отвечала она, я дам тебе что-то большее, что-то важней, сильнее. Оружие, которое не сломать, не остановить. Будь осторожна с оружием и с разговорами об оружии, – голос Правителя тяжелел, остывал предупреждающе, – помни, кто ты.

Но она не желала быть осторожна, не желала помнить о том, что мешало цели.

В её крови не было первых сил, древних Благословений, она могла оставаться лишь тенью за его плечом, ученицей его друга, мастера над элементами. Тайной.

Но я способна дать тебе больше, чем все, кто тебя окружают. Знаю, что тревожит тебя на самом деле, – исправлю это. Сделаю Дом сильнее. Он запылает ярче. Увидишь.

И она принесла запретную клятву, создала договор с землёй, и тот перекалил её кровь, создал силу, равную силе людей Первой ветви. Притянул ближе подземное солнце.

Это было кощунство, изменение элементов, невозможное прежде.

И сутью этого преступления стал он, Анкарат.

Сердцем заклятья стала его старшая кровь, усиленная многократно.

Оружие, которое не остановить.

Дом помнил, и Анкарат теперь помнил тоже.

Где-то здесь, в этих залах, посреди ритуального круга, среди огня и магических нитей, оборванных, спутанных. Так же спутаны были её волосы, глаза горели настоящим безумием – безумием и торжеством. Руки в крови, и ритуальный круг вычерчен кровью. Люди Отряда боялись к ней подойти. Тот, что всё-таки попытался, лежал мёртвым, его сила вливалась в круг. Дом защищал её, Дом звучал с её сердцем.

Больше она не была тайной.

– Что ты сделала? – Правитель перешагнул через своего человека и двинулся к ней.

– Сделала, что обещала! Подожди, и я докажу, ты увидишь!..

– Ты совершила преступление против Дома. – Голос катился впереди него, нити магии меркли, стихало пламя, ритуальный круг превращался в грязь на полу. Только глаза Рамилат сияли по-прежнему.

И тогда Правитель остановился перед ней.

И заговорил совсем как человек:

– Что я должен увидеть? Чего дождаться? Ты надругалась над собой! – И договорил тихо: – Покалечила нашего ребёнка. Даже если родится, будет уродом. Дурной кровью.

Мама поникла. Глаза потускнели.

Но только на миг.

– Что бы ты в этом понимал! Вот увидишь, он будет героем, никто из твоих цепных псов не сравнится, никого не будет сильней и отважней!

– Я должен убить тебя, – ответил Правитель устало, – но готов отпустить. Уходи из города. Живи как хочешь.

– Нет! Раз я преступница, пойду в землю преступников. Но потом ты придёшь ко мне. Ты увидишь его. Ты увидишь, что я права.

Анкарат уже знал: так и случилось.

Эта память вернула ощущение тела, направления, силы.

Вокруг простиралась горящая степь, и небо тоже горело. Облака из червонного золота, земля, каждый шаг возвращавшая громовым эхом, и волны пламени – всё это казалось беспредельным, но всё это был Дом, его рдяные стены, самая суть его сердца.

Анкарат шёл вперёд, а воспоминания Дома кружились, кружились перед глазами.

Конечно, он должен был понять раньше.

Это же так очевидно. Вот почему он слышит солнце. Вот почему смог изменить землю. Вот почему его пощадили дважды.

Правитель – его отец.

Нет, – отозвался Дом тяжёлым, медленным голосом, – не заблуждайся. Пощадил тебя не поэтому.

Анкарат посмотрел в небо. Солнца не было. Нет, всё вокруг стало солнце.

А Дом продолжил:

Пощадил, потому что Рамилат оказалась права. Ты –