– Я принёс клятву Правителю.

Мама улыбнулась, заговорила стремительно, страстно:

– Да, да, конечно, принёс, теперь ты станешь сильнее, сильнее всех, разве не чувствуешь? Ты пришёл в ту точку, что я подготовила, так должно было случиться, я тобой горжусь!

Обняла, мир на вдох посветлел, потеплел. Никогда она не говорила такого. Темнота, пробившая сердце перед Испытанием, эхо жестокого: «Ты – оружие Старшего Дома», – от маминой ласки, от слов, которых он ждал всю жизнь, а услышал только здесь, на Вершине, всё отступило. Лишь саднил кровоточащий след в душе, о нём можно легко позабыть, не так это важно, главное – Анкарат здесь, главное – теперь исполнит её мечту…

…Но Китема нет. Китема, с которым они бегали по крышам, строили убежище, Китема, мечтавшего собрать кожаный доспех в мастерской отца, Китема, вечно спорившего с братом и всегда его защищавшего.

Китем ушёл со Скалы Правосудия и остался бы жив, если бы не последовал за Анкаратом.

– Он забрал моего друга.

Мама отстранилась, нахмурилась. Потом обняла снова, руки заскользили в его волосах:

– Ну что ты. Разве не понял? Он от тебя отказался, вот и сгорел. Не жалей о нём, не жалей о ничтожествах, что не верят в тебя.

Анкарат задохнулся. Не мог её остановить, перебить. Она говорила и говорила, утешала, увещевала. Рассказывала о великой судьбе, о подвигах, о сбывшемся ритуале. И эти слова правда были как ритуал. С каждым моментом молчания Анкарат будто сплавлялся с плотью Дома, превращался в закаменевшую солнечную руду.

Наверное, об этом предупреждала Атши. Этого боялся Гриз. Дом изменил его, Испытание изменило.

Нет.

Что бы ни произошло.

Моя воля сильней.

Разомкнул её цепкие руки, поднялся и ушёл.

Гриз встретил его за порогом, спрашивал, спрашивал, спрашивал, таким молящим, испуганным тоном – что там было, скажи, тебе станет легче, что произошло, скажи, скажи, скажи, – словно перебирал элементы, искал ключ к заклинанию.

– Хватит, – отрубил Анкарат. – Китема нет. А со мной всё в порядке.

Гриз замолчал, и больше они в тот день не говорили – по пути к линии Черуты Анкарата встретил Тэхмирэт, и Гриз как-то отстал, исчез.

А может, исчез и раньше.

Две дюжины после Испытания

В этот раз он услышал скрип железных цепей ещё издалека – сила Отряда волной катилась впереди, искрила под копытами Чатри. «Всё для тебя теперь переменится», – сказал Тэхмирэт, сказал так сдержанно и тихо, что нельзя было понять, поздравляет или предупреждает. Анкарату было не важно.

Ворота открывались медленно, и он пустил Чатри шагом. Та фыркнула, недовольная потерей скорости, встряхнула гривой. Анкарат махнул прохожему, застывшему на пути. Прохожий запрокинул голову, открыл рот: человек Отряда на городских окраинах почти такая же редкость, как катящееся по улицам солнце.

– С дороги, – рыкнул Анкарат, – а то Чатри собьёт тебя или цапнет.

Прохожий выдохнул извинение, метнулся в сторону.

Вот как всё изменилось.

Когда Анкарат появлялся на этих улицах обычным жителем, никто его даже не видел. Когда был Стражником, люди косились на его доспех, улыбались, кто-то и удивлялся: как же он молод! А теперь не видели снова – иначе. Не было ни возраста, ни лица, золотой гул новой брони затмевал всё. Анкарат был осколок Вершины, не человек.

Возле ворот Чатри пришлось остановить – те ещё не открылись.

– Подожди, – крикнул Стражник со смотровой башни, – у нас тут… сейчас…

Анкарат разозлился. Он хотел видеть квартал, новую живую землю. Хотел видеть, чего добился.

Но оставалось только ждать.

Закрыл глаза, запрокинул голову к небу. Небесное солнце тронуло веки, потянулось сквозь кровь Анкарата к солнцу подземному.

Сквозь его кровь – и сквозь клятву.

За две дюжины, что прошли после Испытания, Анкарат не видел Правителя. Словно тот погрузился в горящие стены Дома – пожалуй, этого Анкарат даже желал. Будь Правитель только голосом солнечной руды, волей земли, даже очень жестокой, другим голосом солнца – принять всё, что случилось, было бы легче. Но Анкарат помнил его лицо, посечённое временем, седые нити в волосах. Помнил: Правитель – лишь человек.

Человек, отобравший Китема.

Человек, из-за которого мама себя покалечила.

Человек, заставивший Анкарата принести клятву.

Его отец.

Далеко ли простираются пределы клятвы? Как это выяснить, никому больше не навредив, Анкарат пока не понимал. Пытался узнать у самоцвет-сердца – но со дня Испытания оно молчало, и в этом молчании Анкарат слышал разочарование, глухую злость. Отражение собственной злости. Думал даже спросить у Килча – пока не увидел его лицо. Он всё знал. Он был так счастлив. «Ты всё сделал правильно, у тебя получилось». Наверное, тоже хотел продолжить: «Я так горжусь», – но, наткнувшись на взгляд Анкарата, осёкся, договорил сухо:

– Я предупреждал тебя. Лучше забыть о прошлом. Не цепляйся за то, что не имеет значения. Ты там, куда стремился, твоя сила умножилась, Дом признал тебя. Остальное не важно.

Анкарат понял: так Килч пытается его утешить.

Но забыть? Ни за что.

Ворота наконец отворились, за ними полыхнула земля. Знакомая, но другая.

Анкарат спешился, подозвал Стражника, отдал ему повод Чатри – та недовольно фыркнула, взрыла землю острым копытом. Стражник косился опасливо, Анкарат успокоил обоих:

– Я скоро.

И ступил на новую землю.

IV

Земля светилась, но то был незнакомый свет, непонятный.

Под ногами хрустело искристое крошево, словно с песком перемешали медь. Единственную дорогу рассекла трещина – рыжая, будто полная засахарившимся мёдом. Она тянулась, кажется, до самых каньонов.

Анкарат ждал, что увидит квартал оживлённым и шумным, но вокруг было тише, чем когда он вернулся после пожара. Дома казались необитаемыми, отрешённо смотрели узкими щелями окон. Лишь изредка мимо мелькали люди – но незнакомые, чудны́е какие-то.

Анкарат сбавил шаг возле родного дома – но решил не давать себе пощады.

Направился к дому братьев.

Этот дом, как и другие жилища мастеровых, стоял недалеко от каньонов. Их свет, как и мерцание земли, показался Анкарату чужим. Словно свет солнечный перемешался с лунным. Мастерские стояли застывшие, тихие. Их молчание звучало осуждающе и горько.

На стук никто не откликнулся. На второй – тоже. Анкарат замолотил в дверь и только теперь заметил: гул брони вспыхивает в резком движении, звуке, плещет вокруг волнами.

Отворила Дели. И отшатнулась. В огромных чёрных глазах Анкарат не увидел своего отражения. Только осколок Вершины, волю Дома, силы, когда-то загнавшей этих людей на проклятую землю.

– Это я, – сказал Анкарат. Но и так узнала не сразу, будто слышала