Оско ничего не сказал, демонстрируя стоическую выдержку, которую он тренировал всю жизнь, чтобы не взорваться от ненависти. Он понял, что его позвали, чтобы просто чествовать. Он здесь, чтобы быть в кругу победителей, когда Кецра падёт. От этой мысли он почувствовал себя осквернённым, нечистым, и ему отчаянно захотелось помыться. Но он поклонился, словно бы эти слова принесли ему удовольствие, и отошёл, когда его пригласили присоединиться к остальным «победителям».

Затем по очереди вызывали и поздравляли других командиров и политиков. Император пересказывал услышанные истории о героических усилиях и преданности, о том, что скоро новым землям потребуются хозяева, и о том, что, конечно же, ими станут люди, которые внесли наибольший вклад в победу.

Богатые вельможи пыжились и лебезили, а ритуал продолжался. Смелость, прозорливость, набожность и служение славе Жу нельзя было переоценить, и самовосхвалению мужчин не было конца.

Вы ещё не победили, заносчивые высокомерные ублюдки, подумал Оско.

Но он не питал иллюзий. Их было слишком много, а их немыслимая покорность не дрогнет ни в победе, ни в поражении.

Празднование продолжалось до рассвета. Слуги открыли вход в шатёр, чтобы вельможи могли смотреть на битву, подносили им лимонную воду, сладкое мясо и толчёный рис. Небо всё ещё застилали густые облака, залитые алым светом, – уместные декорации для ночи, обагрённой таким количеством смертей. Оско, щурясь, смотрел на них, думая, что глаза его обманывают, пока не услышал взволнованные голоса мужчин, тыкающих в небо. Сквозь густой полог пробился тонкий луч света и устремился вниз, словно копьё, нацеленное точно на наранское командование. Вместе с остальными Оско обернулся и увидел, что лицо Ижэня светится. Это было даже точнее, чем он описал у себя в голове – сын неба светился в лучах рассвета.

Все замерли и молчали, и долгое время император, казалось, не осознавал того, что происходит. Затем он улыбнулся.

– Бог лично озаряет светом своего любимого сына. – Он закрыл глаза, словно купаясь в тепле этого света. – Победа близка.

Люди зааплодировали, распростёрлись на земле и молились, бия челом, восхваляя императора и вновь принося ему клятвы вечной верности. Ижэнь всё это принимал. Казалось, этому не будет конца, но в один момент вошёл телохранитель с посыльным, извиняясь за беспокойство. Двое генералов начали беседовать с ним наедине, но Ижэнь их прервал.

– Говори.

Посыльный поклонился и собирался заговорить, как один из генералов преградил ему путь.

– Прошу прощения, повелитель, мы с этим разберёмся. Пожалуйста, не беспокойтесь. Кажется, ворота Тонга открылись, и через них выходят люди.

– Они сдаются?

Генерал взглянул на посыльного, который теперь словно застыл и не поднимал головы, а затем заговорил:

– Нет, повелитель. Похоже, они собираются провести бессмысленную контратаку. Я с ними немедленно разберусь.

Ижэнь поёрзал на троне, но, судя по всему, был доволен.

– Разберитесь, генерал-аншеф. И возьмите с собой генерала Харкаса.

Пожилой военный дёрнулся и дипломатично избегал взгляда Оско.

– Конечно, повелитель, однако… это может быть неразумно.

Говорить такое императору тоже казалось неразумным, и многие отвернулись, словно боясь реакции Ижэня. Тот вежливо улыбнулся.

– И почему же, генерал-аншеф?

– Люди, которые оттуда вышли, божественный повелитель – некоторые из них варвары, но остальные, похоже, по крайней мере, судя по их копьям и строю, – тяжёлая пехота мезанитов.

Оско почувствовал, как на него устремилось множество взглядов, но на его лице не дрогнуло ни мускула. Он вспомнил, когда в последний раз видел Карта и его людей, как они стояли на берегу, несгибаемые перед лицом разрушения. Он понял: он надеется, что это правда. Что его братья предпочли встретить нескончаемую армию, оставив безоружных горожан позади, а не оказаться с ними лицом к лицу в битве, и что их последний бой станет подвигом.

Оско знал, что его народ несовершенен. Но ни один мезанит никогда не завоёвывал города. Они всю жизнь обучались насилию, чтобы другие никогда его не узнали. И сейчас, в битве эпохи, не стремясь к награде и не имея иной цели, кроме той, что их выковала, казалось, что лучшие представители Дома Магды по собственной воле сражались против тирана.

Спасибо вам, подумал Оско с гордостью, которую едва смог скрыть от наранийцев. Спасибо, братья, что напомнили мне, какому народу я на самом деле принадлежу.

Глава 37

Эгиль сидел рядом с измученными и ранеными защитниками, допивая винный осадок из кувшина. Собранная им толпа достигла укреплений и растянулась по стене, и, хоть многие и убежали обратно во тьму, увидев, с чем им предстоит иметь дело, большая часть осталась.

Року они нашли в конце главной дороги – он в одиночку сражался на длинном участке стены, срезая нападавших, как крестьянин пшеницу. Эгилю при помощи нескольких человек удалось оттащить его назад, когда брешь заполнили тонги, но он смотрел на них, не опознавая, пока Эгиль дюжину раз не позвал его по имени. Наконец Рока обмяк, полностью обессиленный, и они потащили его прочь.

Теперь Эгиль следил за ним, сидя на краю стены и попивая вино. Он не мог вспомнить, чтобы когда-либо видел Року спящим.

Бирмун сел рядом с ним, изо всех сил стараясь не заснуть.

– Жив ещё? – прошептал Эгиль. – Поспи. Я присмотрю за ним. Пока что вы оба в безопасности.

Бирмун нахмурился и что-то проворчал, но закрыл глаза и тут же обмяк. Теперь Эгиль пил в одиночестве под звуки битвы. Он благодарил Мать за то, что ему удалось убедить Джучи остаться с детьми в Орхусе. Несмотря на царившее вокруг безумие, он довольно легко погрузился в собственные мысли и едва не закричал, когда Рока дёрнул кистью. Тот начертил в грязи пьюские символы и стал что-то бормотать себе под нос, оскалив зубы, словно готовый укусить невидимого врага. Эгиль замер, наблюдая за его лицом.

Он, конечно, давно знал о «Букаяге». За все эти годы Эгиль много раз видел, как Рока превращается в нечто больше похожее на зверя. Он частенько говорил с собой, иногда яростно спорил, и чем дальше, тем менее тщательно это скрывал. Другие люди пепла, видя это, казалось, не обращали на него внимания – словно для их пророка, слышавшего богов, было совершенно естественно отвечать им в подобной манере. Это только ещё больше раздувало его легенду, ведь, по логике вещей, лишь великие герои могут спорить с богами.

Эгиль подозревал, что Рока просто безумец.

Через пару мгновений Рока поднялся, скрючив пальцы словно когти и двигаясь так, будто проспал