Юноша оглядел себя: он стоял на твёрдой дороге, абсолютно сухой и чистый. Так значит, то были злобные духи?

Придя в себя, Сяо Ту пустился со всех ног, как можно дальше от этого злополучного места!

Заночевать он отважился только на людной площади. Хоть часто пробуждаясь от шума и веселья празднующих, но всё же в безопасности.

Туманное промозглое утро, вокруг тишина. Только редкие прохожие неторопливо выполняют накопившуюся за время отдыха работу.

Сяо Ту осмотрелся и потянулся. Своей смекалкой и крайней осторожностью он уберёг себя от очередной встречи с нечистью, непременно появляющейся в какой-нибудь праздник, чтобы тот омрачить!

И всё же юноша, откусывая только что купленный овощной баоцзы[И1] , опять задавался вопросом о происхождении, ставшего привычным для него огонька, каждый раз прогоняющего тьму и наваждение.

С детства Сяо Ту, вновь же, оправдывая своё имя, был скромным, добрым, послушным и боязливым мальчиком, никогда не отличавшимся особой силой, а скорее наоборот, хрупким телом и утончёнными чертами. А главное – он был очень доверчивым, за что не раз получал наставление от брата. Что же до самого брата, то Да Сюн оправдывал данное имя ему.

Такой же большой и сильный, как медведь. Справедливый и добрый. Никогда бы он не обидел никого, пусть даже курицу, купленную к новогоднему столу.

Вспоминая брата, Сяо Ту невольно улыбался, чувствуя, как одновременно тепло и больно ему становилось на душе. В такое время он вновь брал в руки флейту, прося Небеса о том, чтобы в следующей жизни снова стать младшим братом Да Сюна.

— Вот увидишь, брат, я стану писарем, тогда тебе не нужно будет беспокоиться обо мне и родителях. Ты будешь мной гордиться!

Прямо перед носом что-то пролетело. В недоумении Сяо Ту замер. Из открытой двери гостиного двора послышались склоки и брань, а затем появился какой-то господин в расстёгнутой одежде:

— Место, пропитанное энергией несчастья! — он плюнул в сторону заведения.

— Посторонись! — внезапно кто-то закричал за спиной, и Сяо Ту в последнее мгновение отпрыгнул от бегущего на него, с гружённой мешками тележкой, работяги.

Отпрыгнул он достаточно далеко, но, приземлившись, подвернул ногу, и упал, выронив и флейту, и, к великому сожалению, недоеденный баоцзы.

— А я говорил! — получил подтверждение своим словам господин, — Вокруг сплошная энергия несчастья! — и широким шагом направился прочь.

За ним выбежала женщина, одетая довольно дорого и красиво:

— Господин! Господин! Зачем же Вы вот так уходите?

Однако, мужчина даже не обернулся.

Женщина же, наконец, обратила внимание на лежавшего на земле Сяо Ту:

— Ох, что же ты лежишь?

— Я… телега… — начал сбивчивое повествование юноша.

Добросердечная женщина поспешила помочь ему подняться:

— О, Небеса, какое несчастье… Скорее, пойдём внутрь, я тебе помогу, одежда совсем испачкалась.

Сяо Ту отряхнулся и, собрав пожитки, поклонился:

— Благодарю Вас, госпожа! — он старательно протёр рукавом бамбуковую флейту, навес ящика, оказалось, треснул, ну а баоцзы…

— Ты не из столицы? — обратилась к нему женщина.

— Нет, госпожа, из Ганьсу.

— Прости, — казалось, что сопереживала она искренне. — Музыкант? Могу дать тебе работу.

— Боюсь, я слишком плохо играю…

— Ну пойдём, пойдём.

На первом этаже располагался большой ресторан. Однако ранним утром он, конечно же, пустовал. Сяо Ту подумал, что, и, вправду, было бы неплохо, если бы он мог поработать хотя бы день в таком дорогом заведении. А если бы год, то ему хватило бы сбережений не только на собственную свадьбу, но и на приданное всем четырём сёстрам!

Пройдя зал[В.К.2] , украшенный дорогой тканью, свежими зимними цветами и маленьким искуссвенным прудом с настоящей лодкой, они поднялись на верхний этаж, где находились комнаты для гостей.

Они вошли в одну из них.

Широкая кровать и стол. Из мебели больше ничего. Женщина указала на приготовленный таз с водой.

— Можешь здесь умыться.

— Спасибо, госпожа, — снова поклонился Сяо Ту.

— Ты хороший юноша, потому, постарайся справиться поскорее и уйти, пока хозяин не вернулся.

Сяо Ту растерялся:

— Конечно, благодарю, — ещё глубже прогнувшись в пояснице, пообещал он, — Я очень быстро!

Как только женщина вышла, писарь сразу же принялся отмывать руки и застирывать одежду.

Но тут в комнату вошла девушка, немногим его старше, по всему виду, служанка. Должно быть, не знавшая о госте, и потому смутившая своим появлением неопытного юношу, оставшегося в одних только штанах.

— Я принесла ещё воды. — сообщила она.

Так, значит, знала?

— Спасибо, — прикрываясь смятой в руках рубашкой, опешил Сяо Ту.

— Если хочешь, я постираю, за три медные, — она потянулась к рубашке.

Но юноша увильнул:

— Спасибо, мне неловко, лучше я сам.

— Чего ты такой робкий? — улыбнулась девушка, — Или тебе жаль три медяка? И тебе стирать не нужно, и мне будет на что купить еды. Ведь, лучше, если постирает тот, кто умеет? — засмеявшись, она забрала у писаря рубашку, оставив тому лишь неловко прикрываться руками. — Так ты не из столицы?

— Из Ганьсу, — ответил юноша, переминаясь с ноги на ногу.

— Где это? — опуская одежду в таз, поинтересовалась девушка.

— Провинция на западе. — Сяо Ту искал, где он мог бы спрятаться.

— Очень далеко… А в столицу зачем пришел?

— Хочу стать писарем.

— Так значит, ты грамотный?

— Я учился вначале при храме, а позже в доме талантливой поэтессы Сюэ Хэ. Простите… Вы не могли бы все же на меня не смотреть?

Служанка снова улыбнулась и принялась стирать.

— А откуда у тебя нефрит?

Сяо Ту опустил глаза себе на грудь, где на ленте по-прежнему весела нефритовая подвеска. В дверь постучали, после чего раздался знакомый женский голос:

— Мун Ли, ты почему зашла в комнату гостя? Немедленно её покинь!

Служанка в последний раз бросила заинтересованный взгляд в сторону юноши и, неохотно взяв таз с одеждой, вышла из комнаты.

В дверях показалась уже знакомая женщина.

Когда она направилась внутрь, Сяо Ту судорожно начал искать, чем бы прикрыться, и только и успел, что схватить свой дорожный мешок.

— Я ошиблась, тебе стоит уйти. — сказала госпожа.

Сяо Ту сделал было шаг к выходу, но вовремя опомнился:

— Я не могу. Мун Ли забрала мою одежду.

— Иной у тебя нет?

— Откуда, госпожа? И этого-то, — он приподнял