Основная магическая направленность? — градом сыпал он вопросы, оглядывая девушку, зажимавшую живот рукой. Она, уже не сдерживая, стонала, но крови либо каких-то ранений Мясников не видел.
— Двадцать семь полных лет. Химеризм, оборотничество, энергоматия, — вместо девушки ответил со странным акцентом её хромающий спутник.
— Ранения? Сроки? — допытывался Мясников, уже стягивая девушку с седла и в то же время подхватывая её на руки. Для своей комплекции она казалась удивительно тяжёлой. И лишь перехватывая её поудобнее, он вдруг понял, что здесь что-то не так: видя лишь стройную фигуру, он явственно ощущал ладонью выпирающий на последних сроках беременности живот.
— Беременность… тридцать девять недель, — прошипел сквозь зубы неизвестный и практически упал на химеру. — Помогите ей, лекарь.
Стоило мужчине отпустить руку блондинки, как иллюзия с незнакомки спала, и она закричала что есть мочи. Крик был душераздирающий. Мясникову стало некогда следить за тем, что происходит с её спутником, лекарь с роженицей на руках со всех ног рванул в госпиталь. И лишь краем взгляда я смог заметить, что химера с потерявшим сознание спутником устало поднялась в небо и полетела в противоположную от Курильских островов сторону. А в месте, откуда она поднялась в воздух, проявились алые капли крови. Похоже, из этой пары ранен был как раз-таки спутник девушки.
Картинка замерла. Удивительно, но факт — я мог бы проследовать за Мясниковым вглубь госпиталя и далее видеть всё его глазами, но я понял, что сейчас стал свидетелем событий, предшествовавших моему собственному рождению. Ведь красавица с платиновыми волосами и штормовыми глазами была никем иным, как Викторией Угаровой, а мужчина рядом с ней, вероятно, был либо её адъютантом, как Олег Ольгердович у бабушки, либо моим отцом. Судя по акценту и тому, что стоило ему разорвать контакт с матерью, как с неё слетела иллюзия, скорее, второй вариант. Видимо, иллюзию он удерживал на последних морально-волевых вместе с собственным сознанием.
Пусть это была и не та информация, которую бы я хотел увидеть, но, как говорится, чужие сны не выбирают. Сквозь тишину замершего сна, словно остановленного чужой волей, я услышал тихие, всхлипывающие звуки — не то смеха, не то рыданий.
Вынырнув из видения, я заметил, как тихо подрагивают плечи Фёдора Михайловича. Он отвернулся в другую сторону от меня и что есть мочи зажмурил глаза, но даже так я видел, как одинокая слезинка скатилась у него из уголка глаза.
— Фёдор Михайлович, что с вами? — тихо спросил я. — Позвать лекарей?
— Нет смысла, Юрий Викторович, — отозвался тот, пытаясь сделать так, чтобы голос у него не дрожал, но выходило это у него плохо. — Пусть отдыхают. Ведь зная все перипетии, с которыми им предстояло столкнуться, предполагаю, что у них выдалась не самая простая операция, — постарался тихим, спокойным голосом ответить мне Мясников.
— Скажите… насколько успешной она была?
Для меня было неимоверно важно вернуть Мясникову ту жизнь, которую он потерял из-за помощи мне.
— С учётом тех возможностей, которые у нас были, считайте, что прошла успешно, — отреагировал лекарь, но лица ко мне так и не повернул. Зато я заметил, как у него дёрнулся указательный палец.
— Вот видите, — сказал мне лекарь, — я снова обрёл руки. И это уже такой подарок, которого я и не смел ожидать от жизни.
— Руки — это хорошо, — согласился я. — Теперь сможете наперегонки учиться есть и заново овладеть всем набором хирургических инструментов. А какова ситуация с ногами?
Ответа от Мясникова не последовало, лишь тяжёлый вздох. Посему я, недолго думая, взял со стола скальпель и уколол им ногу Фёдора Михайловича. Никакой реакции не последовало.
То есть вторая часть операции, вместе с попытками восстановить такую сложную часть организма, как спинной мозг, оказалась неудачной.
Однако же, в отличие от Мясникова, я сдаваться не планировал.
— Фёдор Михайлович, скажите, вам больно?
— Конечно же нет, Юрий Викторович. Мне радостно от того, что хотя бы частично я смог восстановить собственные кондиции.
Звучало это невесело и уж точно не радостно.
— Знаете, Фёдор Михайлович, фамилия у вас Мясников, но вашим персональным мясником сегодня побуду я. Помните, что было сказано в древнем фолианте? Что вживление тех самых нейро- и магопроводимых нитей всегда сопровождалось адской болью? Я думаю, эта оговорка была сделана не просто так, а для того, чтобы подтвердить соединение нужных нитей с нервными волокнами. И именно это соединение и давало ту самую реакцию боли. И сейчас вам, Фёдор Михайлович, придётся пережить повторную операцию наживо. Ну а я попробую собрать пазл из вашего спинного мозга по новой. Если вы, конечно, не умрёте от боли и не сойдёте с ума. Ну как, согласны на подобную сделку?
Я думал, что Мясников откажется. Но, к моему удивлению, тот кивнул.
— Фёдор Михайлович, я на всякий случай предупреждаю вас, что так-то я ни разу не лекарь. Поэтому оперировать мы вас будем вдвоём. Я вам буду визуализировать картинку увиденного мной и оставленного нам в наследство нашими коллегами — княжной и доктором Лемонсом, а вы вместе со мной будете раскладывать пасьянс из вашего организма. И когда он сойдётся, я надеюсь, мы получим с вами удобоваримый результат. Согласны?
Мясников кивнул.
Ну что же, скальпель уже был у меня в руках, и я сделал первый надрез.
Пасьянс оказался не так прост, как казалось. А уж что пришлось пережить самому Мясникову, я даже представлять не хочу. Возможно, ему удалось отчасти снизить боль, но полностью заглушать он её не имел права — ведь только он сам и был самым явным руководителем и самым явным подопытным, который мог указать, на правильном ли мы пути, либо же ошибаемся.
Первый час мне казалось, что мы никогда ничего не сможем соединить, ведь нить не находила нужного сочленения для соединения разрозненных частей спинного мозга. А после я решил немного схитрить: видя паутинки, присоединённые доктором Лемонсом и Эльзой к телу Мясникова, я решил нарушить все известные и неизвестные правила. Зачистив варварским способом концы нервных окончаний с обеих сторон на целый миллиметр, я добился вскрика от Мясникова и потери им сознания, ведь верхняя часть его тела уже приобрела чувствительность. Что же… теперь, когда у моей магии был образец, можно было хотя бы попытаться.
Я не задумывался и не пытался повторить подобное. Я всего лишь дал свободу двум собственным магиям — магии иллюзий и магии