За всей беготнёй неожиданно наступил вечер и время операции. Боялся ли я? И да, и нет. Скорее, присутствовало волнение и желание вернуть долг, взятый Юрием Угаровым восемнадцать лет назад.

Перед началом операции у меня состоялся разговор с Эльзой и доктором Лемонсом. Они подробно описали мне собственные задумки по восстановлению подвижности Мясникова, в том числе и вживление нитей, проводящих нервные и магические импульсы. Нет, они, конечно, использовали гораздо более заумные слова, опираясь на категорийный аппарат, указанный в древнем фолианте, для меня же всё это упростили до невозможности, поскольку я не лекарь и не артефактор даже близко.

— Итак, какова моя задача, по сути? — обратился я, как прилежный ассистент.

— Первым этапом ты удалишь из него все мешающие сращиванию элементы магического происхождения, как в случае с Калининым и Лапиным, — проводил инструктаж доктор Лемонс. — Мы его подлечим. А уж вторым этапом мы постараемся вживить ему те самые нити и прирастить их к нервным окончаниям для того, чтобы восстановить ему подвижность.

— Будем надеяться, нам удастся всё сделать с первого раза, ведь в фолианте сказано, что это неимоверно болезненный процесс, и не хотелось бы, чтобы Мясников проходил через него несколько раз, — тяжело вздохнула Эльза. — Мы, конечно, могли бы попытаться самостоятельно вживить подобные нити, но подумали, зачем тянуть, если можно одновременно с этим восстановить подвижность и верхнего плечевого пояса. Если мы устанем, то сначала восстановим то, что разрушено без вмешательства в спинной мозг, а после передышки займёмся вторым этапом.

Но я, признаться, был настроен завершить страдания Мясникова за один раз, однако же говорить этого лекарям не стал — это было только между мною и им.

Первый этап операции происходил так же, как и в случае с Калининым и Лапиным: я удалял россыпь капель Пустоты, позволяя Лемонсу и Эльзе в четыре руки восстанавливать организм Мясникова. Кроме того, сам дар лекаря способствовал заживлению, наконец-то обретя полную свободу без вкраплений инородной магии.

Когда первый этап был завершён, Лемонс и Эльза переглянулись и всё-таки решились взяться за второй. Я покидать операционную не стал, наблюдая за их работой. Действительно, они вынули из стерильного бокса нечто похожее на множество паутинок с каплями астролита на концах и принялись приживлять нити к спинному мозгу, каждый со своей стороны, произнося непонятные мне аббревиатуры, численно-буквенные, и заживляя идентичные паутинки одновременно.

Провозились они подобным образом не менее двух часов и под конец выглядели уставшими и осунувшимися. Завершив операцию и срастив ткани и кожные покровы до нормального состояния, Лемонс и Эльза влили в себя по склянке алхимии и распределили дежурство между собой: первую ночь они планировали дежурить каждый по три часа у постели Мясникова. Однако же первую смену на себя решил взять я, дав возможность лекарям отдохнуть — они и без того вымотались.

Мне это необходимо было ещё и по другой причине: поскольку Фёдор Михайлович спал крепким непробудным сном — медикаментозно-магическим, — я планировал погрузиться в его сон и отыскать там необходимые мне зацепки о произошедшем восемнадцать лет назад с нами на Сахалине. Ведь сейчас был идеальный вариант: скорее всего, Мясников накрутил себя на основании некоторых страхов до крайности, и ничего иного перед операцией ему явно сниться не могло.

А потому я решил совместить приятное с полезным: поискать ответы на вопросы и дать возможность лекарям отдохнуть. Эльза с Лемонсом благодарно кивнули мне, и Лемонс попросил позвать его спустя три часа, дав Эльзе поспать подольше. Я кивнул и остался в лаборатории у бабушки, временно превратившейся в операционную.

Усевшись рядом с Мясниковым на стул, я вынул из кармана золотые карманные часы и откинул их крышку для того, чтобы более отчётливо слышать тиканье секундной стрелки — такой нехитрый способ умиротворял и погружал в некий полутранс, от которого до засыпания было рукой подать. Уж не знаю, откуда это знание взялось у меня, но метод оказался действенный: не прошло и пяти минут, как я погрузился в состояние полусна-полуяви.

Вокруг творилось чёрт знает что. Летали химеры, прибывали к причальным мачтам дирижабли, а рыбацкие шхуны, и даже катера приставали к небольшому пирсу, оборудованному здесь же неподалёку. Краевой военный госпиталь напоминал муравейник: постоянно носились туда-сюда санитары и лекари, сортируя раненых.

Мне почему-то представлялось, что краевой госпиталь должен быть оборудован хотя бы в каменном строении, но ни черта подобного. Это были самые обычные палатки, расставленные прямо на берегу, где оперировали, сращивали либо ампутировали, и в мгновение ока принимали решение — будет жить пациент или умрёт на месте, чуть ли не под ясным июньским небом. При этом лекари выбивались из сил, сидели плотно на алхимии и сменяли друг друга, уходя в непродолжительный целебный сон.

В смраде, густо замешанном на запахе крови, ощущались нотки испражнений и явного сепсиса — эта сладкая кислинка была знакома практически каждому лекарю. Над всем этим витал дух смерти. Некоторых, кого ещё можно было успеть спасти, возвращали к жизни некроманты. Керимовы были чуть ли не так же популярны, как лекари, ведь поддерживали особо слабых больных на всём пути следования на тех же шхунах или дирижаблях, передавая лекарям едва живых полутрупов. Лекари выполняли свою работу без чувств, строго следуя протоколам военного времени.

Во всём этом безумии было странно видеть пару — мужчину и женщину. Юная и красивая наездница восседала на крылогриве, с трудом держась за луку седла. Казалось, что химера плавностью своего хода старается максимально компенсировать тряску и практически перетекает из одного состояния в другое. Отчего-то мой взгляд зацепился за такие же светлые платиновые косы, обёрнутые вокруг головы, как у Елизаветы Ольгердовны, и серебристые штормовые глаза.

«В такую можно влюбиться с первого взгляда», — сказал бы я, встреть такую в жизни. Но сейчас рядом с ней шёл высокий мужчина в военной форме и накинутом поверх тёмном плаще. Выглядел он невзрачно и даже несколько сутулился, чуть прихрамывая, но упрямо шёл возле химеры, сжимая девушку за руку. Девушка же согнулась едва ли не в позу эмбриона и тихо стонала.

Именно эту пару и встретил Мясников, ожидая прибытия следующей партии раненых, уже разгружаемой с пришвартовавшегося дирижабля. Ему предстояло стоять на сортировке, но и пропустить эту парочку, столь неуместно выглядящую и прибывшую своим ходом, он не мог.

— Возраст? Ранения? Сроки получения?