Седая женщина, сидевшая рядом с Уллуком, согласно кивнула, и сердце Валдиса сжалось от страха, под ложечкой екнуло. Значит, проклятье преследует эту семью в течение трех поколений.

— И вам хватило этих сказанных в бреду слов, чтобы поверить? — возмутился Валдис.

— Видите ли, молодой человек, — повернулся Ул лук к Валдису, — есть где-то предел, за которым всему, что видишь и слышишь, надо верить. Ведь на то и даны нам глаза и уши, чтобы видеть и слышать.

— Даже если увиденное противоречит разуму, — резко оборвал его Валдис.

— Ты на лучшего моего соседа голос не повышай! — полушутливо одернул Екаб друга.

Валдис сердито глянул на него, но все-таки сдержался.

— Видишь ли, юноша, — продолжал Уллук доброжелательно, — когда бабушка Венды Сакристина появилась у нас с двухлетней Валлой, матерью Венды, никому и в голову не приходило считать их ведьмами. Но когда люди спрашивали ее, откуда она, Сакристина всегда отвечала одно и то же: издалека, мол, я и сама толком не знаю. Иной раз покажет рукой на север, в эстонскую сторону, иной раз — на юг. Ну тут люди и заговорили. «Видно, зло какое сотворила, коли скрывается». Находились и такие, кто пытался пристыдить говоривших, потому что сама-то Сакристина с виду была человек, который и мухи не обидит. Не так-то быстро мы, сынок, поверили в сглаз. Я и сейчас, случается, думаю, что никакого колдовства нет, но ведь и на правду глаза не закроешь. Никого из своей родни на похороны Репниека не позвала, будто и нет у нее никакой родни, будто на свете она одна-одинешенька. А после войны, когда людей с мест насиженных согнало, дошли до нас слухи, что в двадцать восьмом году из Тарзской волости ведьм прогнали, а жили они в избенке на краю леса, на государственной земле, и мужей своих морили. Обвиняли все больше молодую, теперешнюю бабку Венды, Сакристину, которая трех мужей похоронила. В волости тогда мужиков мало осталось, а ведьма красивая была, да просто красавица, а так как времена настали, как говорится, демократические и просвещенные, то и четвертый нашелся, который готов был жениться на ней. Вот тут-то вся родня этого парня, а были они богатые все хозяева, и воспротивилась, подкупили они волостного старосту да полицию, чтоб прогнали ведьму на веки вечные. Ну, местные власти и велели им в две недели управиться, домишко продать да барахло. А они за три дня успели — молодая-то, Сакристина с младенцем, ушла, а старуха повесилась на дверном косяке — не хотела с родными местами расставаться…

— А теперь пришла ваша очередь таким же способом расправиться с Вендой и ее матерью? — Валдис вызывающе окинул гостей, посмотрел и на Екаба и упрямо сжал губы.

На мгновение воцарилась тишина. Жена биолога вытирала слезы. Она вчера обратила внимание на Венду, и ей молодая женщина понравилась.

Уллук вздохнул. Валдис заметил, что крепко подвыпивший мужчина, настаивавший на том, что он целовался с ведьмой, внезапно протрезвел.

— Не осуждай нас, молодой человек, лучше послушай! — снова обратился Уллук к Валдису. — Этому рассказу многие, конечно, не поверили, никак не могли взять в толк, зачем ведьме, колдунье, владеющей наговорами, надо было вешаться в собственном доме.

— А вы-то сами в эти байки верите? Кто возьмется доказать, что это просто-напросто выдумки? — огорченно спросил Валдис. Он понимал, что надо принимать во внимание только неопровержимые факты, ибо в науке самые роковые ошибки начинаются именно с неверных допущений. К тому же нужно было с самого начала заставить людей усомниться.

— Ну, так вот, — продолжал Уллук, словно бы не слыша Валдиса, — болтали люди, болтали, пока не нашлись смельчаки, которые прямо в глаза спросили мать Валлы, старую Сакристину, правда ли, мол, говорят, что они ведьмы. Ведьма-то, конечно, сделала вид, что и знать ничего не знает, но лицо ее выдало да руки дрожащие. Ну тут женщины и насели на нее, пока старуха не выдержала и не схватила топор, что возле плиты лежал, подняла его над головой и закричала: «Сгиньте, проклятые! Сгиньте, мучители!»

— Этого, пожалуй, ей не следовало делать, — вздохнула жена биолога.

— А допрашивать, пытать можно было? — опять не выдержал Валдис.

— Научный подход. — Биолог присвистнул. — А как же иначе узнаешь правду. Вы и сами, впрочем, высказали сомнение.

Но тут заговорил Алекс.

— Ты уж не очень-то путай людей, — обратился он к Уллуку. — Людская молва большая сила. Ты вспомни, как смотреть на ведьм приезжали из соседних волостей. Когда Валла или старуха появлялись в магазине, на почте или в колхозной конторе, люди с них глаз не сводили, перешептывались, да так, что самая святая в один присест заделалась бы колдуньей и знахаркой. Хотел бы я видеть того, кто останется равнодушным, если его подозревают, у него и вид делается виноватый, в конце концов он и сам начинает верить, что виноват, как помнишь, с пшеницей было, Леяскалныня и сама поверила, что украла… Да ты вспомни!

— Верно! — горячо поддержал его Валдис. — Людской оговор из каждого может сделать прокаженного.

Уллук тихо присвистнул. Подвыпивший его сосед наморщил лоб и сказал:

— Ты нам тут зубы не заговаривай! Нет дыма без огня!

— Бывает и по-другому, — спокойно возразил Алекс. — Оболгут человека ни за что ни про что, и нет его, человека.

— А это уж если суд никудышный! — не отступал от своего крестьянин.

— Постой, постой! — жестом прервал его Екаб. — Прежде чем судить, надо собрать все факты.

При слове «судить» Валдис содрогнулся. Как? Вот эти едва протрезвевшие тупицы, здесь, за залитым, уставленным объедками столом будут решать судьбу Венды?! По какому праву?! Он твердо верил в единственное решение: в решение на основе разума и человечности, достойное двадцатого столетия. Вот оно: ни Венда, ни ее мать Валла, ни ее бабушка Сакристина не являются ведьмами. Они просто несчастные женщины, над которыми измывается судьба. А эти «вершители судеб» торг устроили, выискивают какие-то факты!

— Люди они неплохие, ни одного дурного слова о них не скажу, — заговорила жена Уллука. — Иной раз просто руками разведешь — и как это еще они держатся, как с бедами управляются, не озлобились и разум ясный сохранили.

Валдис облегченно вздохнул. Он чувствовал, что Венда — хороший человек (хотя и в его сердце закралось было сомнение), и его интуиция внезапно получила неожиданное подкрепление. Он покраснел, расценив свои сомнения как предательство, и поклялся, что больше такого не повторится.

В комнату вошла новая компания гостей, среди них был еще один коллега Екаба. Чтобы тот понял, о чем идет речь, Екаб, загибая пальцы,