— Не спеши с выводами, — охладил его серьезный голос Екаба. — Не ты первый обвиняешь всех в невежестве. Прежде выслушай…

Валдис подавил в себе недовольство, иронически улыбнулся.

— Ну что ж! Говорите, я слушаю!

— Вот и прекрасно! — искренне обрадовался Екаб. — Настоящий ученый должен учитывать все факты, даже те…

— Извини! — оборвал его Валдис. — Ты в курсе дискуссии о науке и лженауке проходившей на страницах «Литературки»?

— В курсе, и читал очень внимательно, — спокойно ответил Екаб.

— Ну и как?

— А никак. — В голосе Екаба сквозила явная ирония. — Так и остались каждый при своем мнении. И наиболее высокопоставленные высказывают отнюдь не всегда верную точку зрения.

— При чем здесь точка зрения? — возразил биолог. — Нас интересует ведьма.

— Да, да, страшно хочется узнать, — нетерпеливо произнесла блондинка, тем не менее оглянувшись на дверь.

Валдис тоже не прочь был узнать о грешных делах ведьмы, но он молчал, так как боялся услышать нечто такое, что перечеркнуло бы все, что случилось ночью. В глубине души он испытывал чувство стыда. Как же так? Он сидит и слушает, как публично судят скромную, несчастную и в своем несчастье еще более трогательную девушку? И будет спокойно выслушивать эти средневековые бредни? И Екаб вместе с ними? А если она вдруг войдет… Он вспомнил гордое, одухотворенное лицо Венды, болезненный изгиб губ, вспомнил, с каким усилием она подавляла в себе разгорающееся чувство, как пыталась разорвать заколдованный круг. Вчера поведение ее Валдису казалось иногда нарочитым, в чем-то даже вызывающим, но сейчас, когда он узнал, что ее считают ведьмой, что над ней висит это идиотское проклятье, он все понял и простил. Венда в его глазах словно бы даже возвысилась не только как красивая женщина, но и как неординарная личность, наделенная самообладанием, редчайшим чувством такта, великодушием и другими самыми прекрасными человеческими качествами. Она была гораздо выше своего окружения. Валдис внезапно пристально взглянул на Екаба Меллезера. Неужто и друг станет на сторону тех, кто чернит Венду? Екаб, эрудицией, философским складом ума, способностями которого он восхищался еще в те годы, когда тот преподавал им биохимию? Меллезер прочел тогда всего несколько лекций и провел один семинар, но с Валдисом они успели подружиться. Их потянуло друг к другу как влюбленных — оба были влюблены в науку, в поиски нового. Дружба не обманула ни того, ни другого. И вот сейчас настал момент, когда все будет перечеркнуто?

— Алекс! — обратился Екаб к одному из сидящих напротив. — Расскажи все, что знаешь о ведьмах. Пусть факты исходят из первоисточника.

— Давай, Алекс! — толкнул его в бок пьяный сосед, обвинявший Валдиса в том, что тот целовался с ведьмой.

— Она может войти, — с опаской возразила жена биолога.

— Пусть входит! — отмахнулся пьяный. — Она знает больше нас.

Валдис чувствовал, что обязан вмешаться, но желание узнать эти дурацкие факты, которые заставили местных жителей поверить в колдовство, оказалось сильнее. В конце концов он должен все знать. И чем раньше, тем лучше — это даст ему возможность опровергнуть факты, нейтрализовать их. И еще лучше, если это произойдет в присутствии многих. А еще лучше, если его возмущенные слова дойдут до Венды. Валдис понимал, что ведет борьбу не только за свою любовь, ведет борьбу за нечто гораздо большее — за науку. Он был готов. Да, он целовал колдунью. Но это только удвоило его силы.

Алекс опустил голову — воинственный вид Валдиса, его напряженное лицо поубавили в нем пылу.

— Кажется, в году пятидесятом, а может и позже, — начал он медленно, — когда дела в колхозе шли ни шатко ни валко и мать ее Валла как раз похоронила своего второго мужа, явился из Риги умный лектор. Представился специалистом по ведьмам.

— Специалистом по ведьмам! — иронически подхватил Валдис и засмеялся. Но его никто не поддержал.

— Ну да, — продолжал Алекс все так же неторопливо. — Он-то и объяснил нам все нашим невежеством, сказал, что ведьмы не при чем, что мужья умирают случайно. Что невежество и явилось причиной, отчего Сакристину с дочкой прогнали из Тарзской волости.

— Из Тирзской? — переспросил Валдис.

— Нет, из Тарзской, — хмуро повторил Алекс.

Валдис посмотрел на Екаба. Лицо друга оставалось непроницаемым.

— Видишь ли, — примиряюще сказал Екаб, — я не могу принять ничью сторону. Знаю только, что второй муж Валлы Альберт Ракуп был настоящий силач. На утро после свадебной ночи одной рукой оторвал от земли «Фордзон» за задний мост. Ни разу в жизни не болел.

— Верно, — подтвердил Алекс. — В те годы со всех шкуру драл — колхозным трактором распоряжался, как своим. Не было на него управы, только старого Стипниека и признавал.

— Не отвлекайтесь, про ведьму рассказывайте, — напомнила жена биолога. — Так что там было в Тарзской волости?

— Ну, так вот. Альберт Ракуп, богатырь этот, за всю свою жизнь врача в глаза ни разу не видел, а умер и девяти месяцев не прошло после свадьбы, — продолжал Алекс. — Он был третьим по счету, о которых знали…

— Отчего он умер? — спросил Валдис.

— Теперь ты, Уллук, рассказывай, пусть ученые познакомятся с фактами, — кивнул Екаб побагровевшему от выпитого соседу Алекса.

Тот глубоко вздохнул, допил стакан до дна и начал:

— Муж бабки Сакристины Репниек умирал медленно. Высох, весь сгорбился, глаза провалились. Местный доктор не знал, что и думать. Решили, чахотка. А случай этот был первый, потому никому и в голову ничего не пришло, смеялись только: холостяк-то старый слабаком против молодой жены оказался. Ему, вишь ли, в день свадьбы ровно тридцать семь стукнуло. Помню, пришел он как-то ко мне — месяца четыре после свадьбы прошло. Не шутил уже, не смеялся, все только охал да вздыхал, как старуха. Спрашиваю, каково ночью-то рядом с красавицей Сакристиной? Видишь ли, дело в том, что я и сам к ней прицеливался, когда со своей старухой поцапался. Так что любопытно было, много ли упустил. Он на меня посмотрел эдак странно и большой палец поднял. Вот тогда-то я и подумал в первый раз, что Репниеку крышка. Так и случилось. Может статься, Сакристина и довела его до смерти — у него, вишь ли, росток-то жизни без употребления, как говорится, давно зачах. Но и тут бы никто ничего не подумал, если бы сама Сакристина в бреду — она вскоре после похорон мертвое дитя родила — в бреду-то и не сказала бы: «Как родилась ведьмой, так ведьмой и умру»,