ответный удар щупальцем. Артур мысленно почувствовал, как больно его другу. Но умирающему чудищу было значительно хуже. Оно стало уменьшаться, скукоживаться, пока, наконец, не превратилось в совсем крошечное насекомое — не то многоножку, не то паука, у которого вместо страшных щупалец остались лишь маленькие черные усики. Многоножка тряхнула всеми своими конечностями и испустила дух. И только разрушенный дом и выжженная земля говорили о недавнем сражении. Баклажанчик был в порядке, только выглядел немного виновато из-за того, что не смог помочь раньше. Он подошел к полуживым ребятам, помогая им выбраться из-под развалин дома. Артур наконец-то смог встать на ноги; боль неизвестного происхождения прошла так же внезапно, как и появилась. Однако из его правой руки хлестала кровь, а на ноге красовался огромный ожог, оставленный щупальцем врага. Тину повезло не меньше — у того была вывихнута (может, даже сломана) правая рука, а по лицу проходил свежий кровавый шрам. Но при всем при этом юный борец с чудищами держался молодцом и даже попытался улыбнуться, когда единорог доставал их из-под обломков дома.

— Мы его победили, — тихо прошептал он, морщась от боли.

Баклажанчик стал помогать ребятам. Сначала он прикоснулся носом к ранам Артура, и они затянулись так быстро, что только сожженный рукав рубашки и ровная дыра на брюках говорили о недавнем сражении. Затем наступила очередь Тина. Мальчик потом еще долго в восхищении смотрел на свою руку, не понимая вполне, как могло так быстро произойти чудодейственное исцеление.

Так, всего за несколько минут, единорог смог полностью вылечить ребят. Но, увы, одежду было уже не поправить — меховые шапки были прожжены в нескольких местах, равно как и полушубки, которые ребята извлекли из-под обломков.

«Мы должны уходить», — мысленно сказал единорог Артуру. Юноша с опущенной головой стоял перед развалинами старого дома, и в его глазах блестели слезы. Когда теряешь близкого человека, какое-то время кажется, что ты сам потерялся и окончательно сбился с пути. Будто все проверенные и надежные дороги, по которым ты раньше шел, вдруг оборвались, и впереди только непреодолимая пропасть, которая представляется страшной вовсе не своей глубиной — нет, а тем, что она совершенно безразлична к твоей потере. Когда внутри боль, кажется, что весь мир должен взволноваться, разделить ее с тобой, но жизнь деловито идет своим чередом, словно не замечая твоих страданий. Однако спустя какое-то время, когда человек перестает концентрироваться на себе и своей беде, он понимает, что дорога вовсе не оборвалась, а, напротив, стала более явной и четкой, при этом он сам утвердился на ней крепче, чем когда бы то ни было, а пустота вокруг представляется вовсе не молчанием безличной материи, а сопереживанием и разделением твоей боли. Но осознание этого приходит лишь спустя какое-то время.

Артур вспоминал, как учила его старая Левруда. Однажды, когда он был совсем маленьким, она спросила его, подведя к окну:

— Артур, посмотри на свет. Что ты видишь?

— Солнце, — ответил мальчик.

— Как думаешь, хорошо там жить или плохо?

Мальчик задумался и ответил:

— Я не знаю. Наверное, там жарко. И много света.

Тогда Левруда ласково приобняла его и ответила, жмурясь от непоседливых солнечных лучиков:

— Это мудро, что ты ответил так. Ты не стал отвечать словами моего же вопроса, хотя мог бы. Ты ведь не представляешь, как там в действительности, вдобавок к этому ты еще очень мало знаешь о том, что хорошо, а что плохо. Многие так любят судить других, бросая им вслед, когда те не видят: «Как плохо он поступил!», «А она еще хуже!». Скорые на суд, они знают об этих людях ровно столько, сколько ты о солнце, но, тем не менее, осмеливаются давать подобные суждения. Как славно, что ты не такой, мой мальчик!

Подобных историй было не счесть. Артур мог многое вспомнить про свою кормилицу. Но надо было улетать. Единорог подхватил уставших мальчиков, и они отправились в обратный путь. Ночь была все еще темна, но в ней уже не было той ребяческой таинственности и загадочности. Она вмиг стала слишком взрослой, слишком грустной.

Баклажанчик тоже был мрачен. Артур не слышал его мыслей, но знал, что тот очень расстроен.

— Почему ты не пришел раньше? — спросил тогда у него Артур. Он не винил своего друга, просто хотел разобраться в том, что произошло.

«Я собирался, — возразил Баклажанчик, — но не мог попасть внутрь дома. Мне мешал какой-то защитный барьер. Но потом он исчез, и я смог до него добраться».

— Артур? — подал голос Тин. Ему уже стало лучше, только он весь дрожал от холода. — Вы говорите сейчас с единорогом?

— Да.

— Скажи ему спасибо за то, что он нам помог, — сказал Тин. Единорог слегка улыбнулся — ведь он вполне понимал человеческую речь и без посредников.

— Кто же это был? — вслух произнес Артур. Побывав у Левруды, они не только ничего не выяснили, но еще и столкнулись с новыми загадками.

— Я не встречал ранее подобных существ, — с грустью отвечал Баклажанчик. Его кустистые брови сдвинулись, что выражало необычайную тревогу.

— Оно здесь было из-за меня, наверное, — с болью произнес Артур. Ему вдруг подумалось, что не полети он сегодня к Левруде, то она осталась бы жива. — Понимаешь, в какой-то момент я ясно увидел, что она полностью изменилась, будто внутрь нее что-то вселилось. Возможно, если бы мы остались в Троссард-Холле, этого всего могло бы и не произойти.

«Не вини себя в смерти Левруды, — мягко произнес Баклажанчик. — Если бы ты смог, ты отдал бы за нее свою жизнь, я знаю. У тебя доброе сердце. Ты хороший человек и ты мой всадник, а все остальное неважно».

Артур мысленно поблагодарил единорога, ставшего ему ближе всех, даже ближе отца и матери, которых он никогда не знал. А потом мальчик представил себе в уме незримого врага, который, с тех пор как он покинул Клипс, неумолимо преследует его; внимательно следит за ним. Ведь именно в Троссард-Холле Артур впервые почувствовал, будто за ним наблюдают. С другой стороны, за ним могли наблюдать обычные студенты, и совсем необязательно, что это был некий таинственный недоброжелатель.

«Ты должен понимать, что мы боремся не с человеком, — серьезно проговорил Баклажанчик, прочитав мысли своего всадника. — Людей великое множество, они умирают и уходят. Но то, что в их сердцах, не уходит. Зло остается и ищет себе все новые сердца… Вот и сегодня я чувствовал присутствие зла».

Мрачная завеса молчания нависла над путешественниками; каждый думал о своем, но отнюдь не о самом хорошем. Они прилетели, как и