— Я ему тоже об этом толкую всю дорогу! — встрял Тин, хоть на самом деле во время полета он не сказал Артуру ни слова. Левруда вручила Тину огниво, и мальчик направился к камину. Через несколько минут разгорелся огонь, согревая ветхую лачугу. Внутри стало даже чуть уютнее. Правда теперь из темноты выступили обшарпанные стены с клочками грязи и щели, сквозь которые свистел и завывал ветер.

Левруда медленно, вразвалку подошла к огню.

— Я могу достать эль, — гостеприимно предложила она мальчикам, но те лишь скромно покачали головами, не желая лишний раз обременять старую женщину. Однако Левруда все же достала из какого-то ящика эль в старинной бутыли и разлила его по кружкам. — Мы обязаны отпраздновать твое возвращение. И поступление в школу, конечно же. Кстати, что это за место? Я никогда не сомневалась в том, что мир людей не ограничивается Клипсом.

— Троссард-Холл. Школа находится в Беруанском Королевстве, со столицей, разумеется, в Беру — удивительном древесном городе. Кстати, сам я родом из тех краев, — важно проговорил Тин. Мальчик никогда не упускал возможности чуть прихвастнуть. Левруда удивленно посмотрела на юного беруанца.

— Древесном городе? То есть он построен из дерева?

— Да нет, просто он находится в ветвях гигантского древа на огромном Митридатском поле…

— Вот диво дивное! А как так получилось, что тебя взяли в школу? — спросила Левруда, и Артур рассказал ей вкратце все, что с ним произошло. Время от времени вмешивался Тин, разбавляя его скромный и весьма взвешенный рассказ красочными и порою почти фантастическими описаниями.

— Он прирожденный всадник! Ваш сын летает лучше всех, поверьте мне, — убежденно говорил Тин, а Левруда, прикрыв глаза, млела от удовольствия.

— А что говорили в городе про мое исчезновение? — наконец поинтересовался Артур.

Старая женщина неопределенно пожала плечами.

— Да почти что ничего… Улетел — ну и хорошо, одним ртом меньше. Многие говорили — «умер мальчишка», а я всегда верила, что ты жив. Вот так, вот так, — Левруда замолчала, погрузившись в свои мысли.

— Я хотел спросить у тебя… — неловко начал Артур. — Расскажи мне про мое детство. Ты совсем не говорила о том, как я попал к тебе.

Старуха сморщилась в улыбке.

— Э-эх… Извечный жизненный вопрос… Кто я и откуда? Мне ведь и самой толком ничего не известно…

— Ну пожалуйста! — с мольбой произнес Артур.

— Я уже много рассветов назад поклялась себе молчать о том, что случилось… Все это попахивает колдовством, а о нем лучше не упоминать, — старая женщина упрямо замолкла, но Артур зацепился за ее слова как за соломинку.

— Колдовство? Что ты имеешь в виду?

— А то! — неожиданно рассердилась Левруда. — Представь себе страшный суровый день смрадня, когда на улице невозможно находиться! Я тогда сама следила за домом, даже прибивала ставни… И вдруг слышу — громкий стук в дверь. Я, признаться честно, гостей не ждала. Нелюдимый у меня нрав, дикий. Поразмыслив, я все же выглянула на улицу и увидела… Корзинку. Ты спокойно лежал в ней, завернутый в меховое одеяльце… Впрочем, это не самое странное. Мой дом стоит на пригорке, и с крыльца я могу видеть далеко вперед. Так вот, мой милый. Я не увидела того, кто стучал! Как тебе это? Уж не спятила ли я? Неужели то был младенец, еще не научившийся ходить, который подполз к двери и сам так громко постучал, что я аж подпрыгнула на месте от неожиданности? И следов никаких. Будто некто принес тебя по воздуху и испарился.

— А больше ничего тебе не известно? Этот некто больше не появлялся? — с запинкой спросил Артур. Кем мог быть тот незнакомец? Его отцом? Матерью? Или еще кем-то? Доброжелатель то был или враг?

— Ах, да. Вспомнила еще кое-что. Не знаю, показалось мне или нет, но когда я чинила ставни, то краем глаза увидала яркую зеленую вспышку… Я не очень хотела с тобой говорить на эту тему, слишком много неясного в этой истории.

— Зеленая вспышка… — задумался Тин. — Надо будет у наших всезнаек спросить, вдруг они что расскажут?

Артур внимательно смотрел на пожилую женщину, заменившую ему мать. Она напоминала сгорбленный трухлявый пенек, прогнивший насквозь; однако ее глаза как будто жили отдельной жизнью от тела — маленькие, черные, они то потухали, то загорались какой-то неведомой силой. Артур почувствовал к ней нежность и грусть оттого, что не может взять ее с собой. В этот момент мальчик особенно осознал, насколько этот дом был одинок и потерян. Сначала, только недавно выстроенный, он горделиво поблескивал свежевыкрашенным фасадом, хвастаясь залетным воробьям своей мирной жизнью, наполненной непринужденными разговорами и веселым смехом жильцов. Затем проходило время, и он, подобно всем старикам, дряхлел, при этом все же оставаясь деловитым и исполненным чувством собственной нужности. Все-таки кров над головой как-никак. А потом и эта деловитость прошла, домишко опустел, захирел и уже приготовился похоронить в себе доживающих свой век постояльцев. Грустно, когда такое происходит с местом, которое ты считал своим домом…

Сейчас камин разгорелся, и все вокруг постепенно наполнилось жизнью. Казалось, что языки пламени несут с собой не только тепло, но и уют, и надежду на то, что это погибающее место сможет вновь возродиться. С древнейших времен огонь был неким символом, соединяющим человека с небом, поскольку дым всегда поднимается вверх, как бы выстраивая мостик между землей и небом — миром материальным и духовным.

Приятное впечатление от горящего огня длилось недолго; Артур подумал, что когда они с Тином уйдут, то вместе с ними из этого дома уйдет и жизнь; старуха останется одна наедине с тишиной, сыростью и глухим мраком, сводящим с ума.

— Тебе нельзя тут жить, — сказал Артур скорее себе, чем ей. Он ведь знал, что Левруда пропустит его слова мимо ушей. Старая женщина как-то вся сгорбилась, и ее глаза потухли.

Они еще долго сидели рядом. Артур смотрел на нее, пытаясь запечатлеть в памяти ее образ. Она же просто наслаждалась минутами, проведенными с сыном. А Тин старался не мешать этой идиллии — он ведь все понимал.

Неожиданно сильный порыв ветра ворвался в дом и всколыхнул пламя в камине. Левруда живо вскочила на ноги, словно в каком-то испуге.

— Это лишь ветер, — успокаивающе проговорил Артур, памятуя о том, что его кормилица всегда боялась ночных завываний вьюги. Но старая женщина не услышала его. Она минуту постояла задумавшись, а потом весело глянула на мальчиков. В ней произошла странная перемена — в глазах ее заплясали веселые, сумасбродные искорки, словно