не проявят к нему интереса, у нас есть другой бизнес-путь. Мы найдём для таких образцов применение и реализуем всё иначе — и препарат, и саму концепцию.
— Ну что вы, дорогая Линда, — поднял ладони Рихард, будто оправдываясь. — Я ведь не говорил, что мы не будем покупать. Я прилетел затем, чтобы проконтролировать всё лично. Чтобы убедиться, что всё честно и прозрачно. И я рад, что оказался именно здесь, в России, это очень занимательная страна, хотя и дикая.
Он сделал паузу, улыбнулся по-немецки учтиво и добавил:
— А теперь позвольте пригласить вас ко мне в дом. Выпьем по чашечке горячего кофе.
— Я бы предпочла что-то покрепче, — усмехнулась Линда.
— Ха! — Рихард рассмеялся искренне. — Вот она, русская прямота. Всегда восхищался ею. Конечно, Линда, прошу. У меня есть замечательный старый шотландский виски.
Глава 10
Вечер опустился на посёлок густым мраком, за окнами таёжный лес дышал сыростью и разговаривал с нами неразгаданными шорохами. В домике, где квартировал Рихард, стояла тишина, нарушаемая только ровным потрескиванием аудиоколонок. Немецкая музыка — что-то старое, с тяжёлым ритмом и мелодией, в которой слышались военные марши и кабацкая тоска одновременно.
Они лежали в постели, обнажённые, каждый — на своей половине, будто некая черта была проведена посредине. На столике недопитая бутылка виски и та тягучая пауза, когда слова нужны, чтобы прикрыть молчание.
— Интересно, — проговорила Линда, играя пальцами с тонким стеклом бокала, — в твоей Германии всё ещё слушают это? Или ты просто хранишь память?
— Память, — отозвался Рихард, глядя в потолок. — Вещи из прошлого полезны. Они напоминают, что люди подчиняются ритму. Знаешь, Линда… а ведь музыка — тоже оружие.
Она усмехнулась, качнула головой, свет лампы задел её волосы, и тень скользнула по обнаженной груди.
— Ты всё время говоришь о подчинении, — произнесла она. — А ведь мы с тобой сейчас сделали что-то другое.
Рихард повернул к ней голову, улыбнулся уголком губ.
— Ошибаешься. Даже в этом есть подчинение. Ты — своему хозяину. Я — своему. Мы просто позволили себе расслабиться.
Линда помолчала, отпила виски и поставила бокал на столик.
— Ты прав, — сказала она, уже не глядя на него. — У каждого свой хозяин. И каждый думает, что играет в свою игру.
Он протянул руку, коснулся её плеча, скользнул пальцами вниз, но она отстранилась. Движения её не были резкими, но и мягкой женственностью не дышали.
— Не привыкай, Рихард, — сказала она негромко, с оттенком насмешки. — Я здесь не ради тебя.
— И я — не ради тебя, — ответил он, почти так же тихо. — Но иногда партнёры бывают полезнее любовников.
Она посмотрела на него долгим взглядом, в котором мелькнула усталость. Музыка в колонках набирала силу, будто всё многочисленнее были ботинки марширующих, и оба замолчали. Каждый думал о своём, а между ними лежала пустая бутылка и та самая черта, которую никто не собирался стирать.
* * *
Утренняя доза вошла в кровь, тепло разлилось по телу, словно внутрь плеснули огня. Врачишка, кривясь, вытащил иглу — и не успел даже приложить ватку к моему плечу, как случилось нечто.
— Пожалуйста! — заорал мажорчик, взвившись, будто его пружиной вытолкнуло, и кинулся к двери. — Я всё расскажу! Только уберите меня от них! Они готовят побег!.. Я всё расскажу!
Он метнулся к автоматчикам, руки поднял и дрожал всем телом.
— Стоять! — рявкнул старший из охраны. Троица вскинула стволы, ближайший ткнул Косте под рёбра. Тот согнулся, выдохнул и осел.
Прикладом сверху по хребтине — короткий удар, и мажор рухнул на колени.
— Вы не понимаете! — он сипел, захлёбываясь в собственном страхе и боли от удара. — У меня отец богатый! Он заплатит! Только выведите меня отсюда! Я больше не могу! Отведите меня к вашему главному! Они хотят сбежать! Я все расскажу… А-ай…
И, карабкаясь, словно пес на привязи, он пополз к дверям, хватая автоматчика за штаны. Тот с отвращением принялся пинать его берцем, другой же пока лишь наблюдал, держа наготове оружие. Старший стоял у дверей, контролировал всё помещение, но краем глаза тоже косился на эту комедию. Не выдержал и через пару секунд перевел все внимание на ноющего пленника.
Я тоже смотрел внимательно. Ведь внимание охраны скользнуло к мажору, их строй чуть разъехался.
А я чувствовал, как препарат уже заработал. Двигаться хотелось иначе: быстрее, точнее. Сердце билось ровно, зрение будто обострилось, чувства усилились.
Старший опустил автомат, переводя ствол с общей линии барака на Костю.
Вот он, миг.
Рывок. Пара длинных прыжков — и я возле него. Центровой не успел даже поднять взгляд, когда моя рука сомкнулась на его шее. Резкий сильный рывок и поворот его головы. Хруст сухожилий и позвонков. Его тело обмякло, автомат выскользнул из рук.
И уже не он смотрел на нас, а я — через прицел его оружия.
В это же мгновение Ворон рванул сбоку, с рыком навалился всей массой на второго автоматчика, прижал к полу и сходу выдернул оружие из рук. Палец охранника успел только дернуться на спуске, но выстрела не было — Ворон уже месил его прикладом, глухие удары отдавались по бараку.
Тот, что только что пинал мажорчика, теперь почти поднял автомат, ствол качнулся в нашу сторону, но в этот миг в его шею вонзилась заточка. Ольга, словно рысь, подскочила незаметно, воспользовавшись суматохой, и воткнула клинок резко, ещё и провернув вокруг оси. Хрящи и мышцы разошлись, фонтан крови брызнул вбок, охранник захрипел и стал заваливаться. Всё произошло настолько быстро, что раненый даже не понял, откуда прилетел смертельный удар.
И вот уже у нас трое стволов: один у Ольги, второй у меня, третий у Ворона. Вот он — переломный момент. Пора!
И тут дверь распахнулась. На пороге неожиданно появился человек в пластиковой маске. Он застыл на долю секунды, уставившись на направленные на него три ствола.
— Тихо… — бросил я грозно, качнув стволом. — Заходи. Ну!
Он, видимо, услышал вопли мажорчика и решил самолично проверить, что здесь происходит. Но сам же и попал в ловушку.
Я рванул вперёд, схватил его за ворот и втянул внутрь. Дверь за спиной сразу же захлопнул. Ударом ноги подсёк его под голени, выбил опору, и он рухнул на пол. Автомат ткнулся ему в затылок, другой рукой