Кёко моргнула один раз, два… Будто смахивала с век золу, от которой под ними защипало. Пальцы её нервно сминали рукава кимоно, и пускай раны на ладонях давно зажили, но почему-то опять болели. Всё тело ныло, сводило судорогой, но отпустило, стоило ей отпустить саму себя; стоило перестать цепляться за древние поверья и рассудок, за все слова дедушки, стучавшие в висках, и жуткие фантазии; стоило наконец-то признаться вслух:

– Я Кёко Хакуро. Я ничего не боюсь, тем более тебя. Ты мой учитель. Хотел бы убить, уже давно бы убил, особенно за пригоревший рис и вечные расспросы. Ну и вдобавок… – Она помедлила немного, выдержала паузу под стать той, которую брали в бунраку перед сменой декораций, и у Странника даже глаза сощурились от нетерпения. – Сложно бояться того, кто начинает чихать до полусмерти от одного вида кошки. И ещё так громко храпит.

– Я не храплю! – Странник закатил глаза, резко выпрямляясь. – Я же говорил, что эти звуки по ночам издаёт мохноногий сыч!

– Да-да, конечно.

Уголок его рта дёрнулся вверх, и то, что Кёко принимала в его глазах за голод, на самом деле оказалось тревогой почти такой же, какую испытывала она, пока не услышала своего собственного ответа. И всё в Страннике снова стало прежним, каким было неделю назад или ещё вчера. И всё снова стало правильным.

Что-то толкнулось ей в грудь, и вместо рукавов пальцы Кёко рефлекторно сжали рукоять катаны: она видела, что Странник вытащил из короба Кусанаги-но цуруги, но не заметила, что всё это время он держал его за спиной. Уже привыкшая видеть меч замотанным в талисманы, Кёко совсем забыла, какой же он алый и прекрасный и какой тоской откликается у неё в душе.

– Выпей, – сказал вдруг Странник, когда отошёл к костру, подобрал что-то и опять вернулся к ней. – Свежее, коты с собой дали. Жаль будет, если прокиснет от жары.

Фляга на уровне его груди поблёскивала на солнце, нагретая, дым вился из узенького горлышка. Даже так из неё пахло пряным молоком.

– Скажи, я правда такая слабая? – спросила Кёко, принимая флягу осторожно, чтобы не обжечься. Её пальцы легли поверх пальцев Странника, а вместе с тем коснулись длинных графитовых когтей. Странник не отдёрнул руку, глядя на неё сверху вниз, и она тоже. Оба они стояли так, что фляга была единственным, что разделяло их. – Или ты тогда во дворце запретил мне мононоке изгонять, если такой имеется, потому что тебе самому это делать нужно, дабы засчиталось? Гашадакуро-то изгнала я, а значит…

Странник посмотрел на неё взглядом, который мог означать одновременно и «Да» и «Нет», и наклонил голову тоже так, будто сразу и кивнул, и покачал. Будто сам в ответе сомневался, пока наконец-то не сказал:

– Да… да. Всё так.

– И взял ты меня с собой из Камиуры, чтобы я помогала тебе находить мононоке? Из-за того, что в мире их всё меньше и всё труднее самому искать. Я как талисман на удачу, только наоборот – на неудачу…

– Хватит говорить так, – на сей раз Странник ответил резко. Он почти вырвал у Кёко флягу из рук, когда она, сморщившись, допила остатки молока. В груди всё ещё было тесно, и она так и не могла сдвинуться с места. Но… И не хотела больше. – Ты не невезучая. Это всё суеверия. Всё с тобой нормально.

И всё же её подозрения, почему он взял её в ученицы на самом деле, Странник не опроверг. Впрочем, не подтвердил он их тоже. Всё потому, что оно и так очевидно было. Во всём Идзанами с его воцарившимся покоем мононоке сейчас днём с огнём не сыщешь, не то что десять или двадцать лет тому назад… А для Странника это как для рыбака затонувшая лодка, что была единственной, или порванная сеть. Как иначе искупить злодеяния? Пришлось обратиться за помощью. Вдвоём находить неприятности и влипать в них всяко проще, чем одному, только у них это «обучением» зовётся.

– Не двигайся, – сказал вдруг Странник и протянул к ней руку ладонью вниз, как если бы по голове хотел погладить.

До этого момента Кёко даже не понимала, почему испугалась тогда, когда узнала о Страннике правду. Потому ли, что действительно думала, будто он может лишить её жизни? Или, быть может, дело было в том, чего она боялась лишиться намного больше?

«Его не помнят. Любит Странник знакомым незнакомцем оставаться, и мне понятно почему: проблем так меньше».

«Так это работает, если я к ним не прикоснусь, а просто уйду».

– Не смей! – воскликнула Кёко, голос её надорвался. Она вскинула сжатые кулаки и ударила Странника наотмашь по рукам, улизнув из-под его протянутых пальцев. – Не смей мои воспоминания забирать! Ты ведь это сейчас собираешься сделать? Из-за того, что я узнала, кто ты такой? Если бросишь меня в лесу одну, то, богами клянусь…

– Глупая. У тебя на чёлке жук.

Кёко застыла на мгновение, а затем так затрясла головой во все стороны, что если у неё и впрямь что-то сидело на волосах, то оно точно отправилось в полёт. Странник тем временем смеялся, костёр за его спиной горел высоко-высоко, и на жёлтое кимоно Кёко приземлялись сухие листья с верхушек клёнов.

А бубенцы на нём, извещающие о приближении зла, так ни разу даже тихонечко не звякнули.

– А у тебя всё-таки форма лисья есть?

– Есть.

– А хвосты?

– Тоже да.

– Много? Пять, семь или девять?

– Достаточно.

– А ты людей ешь?

– Нет.

– Точно?

– Разве что красивых и не в меру любознательных дев.

– Это из-за тебя мононоке перестали жить с людьми?

– Боюсь, ты переоцениваешь моё влияние.

– А когда мононоке всех, что нужно, изгонишь, что тогда будешь делать? Снова станешь ками и вернёшься домой, в Эдзо?

Кёко спрашивала его обо всём подряд и интерес к его персоне проявляла не столько настырный, сколько даже яростный, намного больше, чем он ожидал. Впрочем, она всегда и все ожидания его превосходила. Когда отвечать стало уже невмоготу, да и опасно, тревожно – он не хотел видеть, как она плачет или снова боится, – Странник решил, что ей пора спать, а сам подвинулся ближе к огню.

Чем реже она произносила слово «Эдзо» или «ками», тем было лучше. Чем меньше знала о нём, тем меньше знала о его будущем, а значит, могла не переживать о своём и жить счастливо.

Поэтому он не стал отвечать.

– Ивару… – позвала она опять уже в полудрёме.

– Что ещё?

– Ты когда-нибудь расскажешь мне, за