“Она очень любила игры.”

Это слово он запомнил на потом. Когда она разговорится – он соберёт всё, что ему будет нужно. Более того, он стал шептать ей слабые советы – не слова, а намёки: “Проверь это”, “Смотри сюда”, “Действуй как нужно” – при этом следя, чтобы её действия были громкими, отчетливыми, хорошо документируемыми. Она – жаждущая признания, напуганная возможностью падения – хваталась за эти подсказки, не подозревая, что каждый её комментарий и каждый твёрдый жест фиксируется не только камерами, но и тем холодным разумом, что сидел рядом.

Он был внимательнее к деталям её поведения. К тому, как она прикрывает глаза, когда видит фото старшой сестры в сети, как дрожит её рука, когда просматривает список дел. Эти слабости он откладывал мысленным каталогом: “гордыня”, “стыд”, “паника”, “лёгкая жестокость ради статуса”. И знал, что если понадобится, эти ярлыки можно будет показать в правильном порядке перед нужной аудиторией.

Неприметно он также правил реальные технические артефакты. Маленький ключ-кристалл с её эмблемой он засунул в легкодоступный лючок, который позже обнаружится в том самом месте, где система бы “нашла” улики. Малое вмешательство – и улик стало больше. Это была не чистая подлость. Это была стратегия. Создать ореол её лидерства настолько яркий, что вопрос “кто же начал?” отпадал тут же.

Она же продолжала играть роль. Внешне – уверенная, внутри – распадающаяся. Ей было важно выглядеть сильной, потому что страх её наказания теперь был реальнее всякой угрозы смерти. Её пальцы всё так же нажимали команды, а она, как актриса, принимала на себя ответственность публично и метко. И чем громче её испуганный голос утверждал свою власть – тем глубже Кирилл прятал записи и логины, складывая вокруг неё невидимый костюм вины.

Время от времени он ловил на ней взгляд, полный не только злобы, но и унижения. Она видела, что иные женщины, которых она раньше презирала, теперь смотрят на него с любопытством. Это было её тайное поле боя – не с Кириллом как с человеком, а с тем вниманием, которое он теперь получал. Её правая рука сжималась в кулак. Его взгляд был спокоен.

Он не строил ещё окончательного приговора. Он просто делал так, чтобы, при любом исходе, её имя было записано первым. В логе… В записи… В истории… Её публичное “я” – лидер побега – становилось ширмой, за которой он спрятал свои возможности. Она носила на себе подпись действий. Он – всего лишь подпись молчания.

И в этом молчании он уже чувствовал пользу. Когда им вскоре потребуется тишина для долгих ночей изучения её памяти и изучения старых человеческих схем, когда ему понадобится уединение и инструменты – она будет та, кто держит огонь обвинений, кто отвлекает, кто молчит ради собственной жизни. Он знал, что ему лучше действовать через людскую гордыню, подстегивая её своими тихими толчками, чем лезть в красный свет паники сам.

Так он работал – тихо, точно, почти с любовью к делу. Она же – шумно, страстно, смертельно злясь и еще ярче подтверждая тем самым, что идеальная маска лидера побега – это всего лишь ткань. И чем яростнее она её держит, тем плотнее и заметнее становятся его следы.

Она сидела у иллюминатора, и ледяной вакуум казался теперь её новой правдой. Звёзды двигались мимо, цепляясь за его сознание своими холодными огнями, а в сердце корвета гул его устройств стучал как часы, отмеряющие время, оставшееся до следующего шага. В кабине было тесно. Приборы светились мягким светом. В тишине её мысли рвали на части старую картинку – ту, где она была любимицей, любимицей, чей шёпот в нужный момент открывал двери. Теперь ничего этого не было. Была только дорога в никуда и тот, кто молча сидел за её спиной.

Она думала не в образцах морали – её мысли были торговые, прагматичные, расчётливые. В этом её сила. Она умела считать – время, риск, цену. И сейчас перед ней стояла одна простая, горькая формула:

“Выживание = деньги + укрытие + невмешательство Империи.”

Всё остальное было вторично. И первое решение было очевидно и жестоко. Нельзя возвращаться в зону влияния Великого дома Рилатан. Любая Звёздная система, в которой его глашатаи могли опознать корвет, означала арест, суд и публичную казнь. Она видела лица тех, кто бы праздновал это. Лица охранниц… Лица судей… Лицо Арианэль Ильвэ, холодное как всё её прошлое… Так что маршрут – в сторону, а не к дому. Дальше – не туда, где её помнят, а туда, где им не дадут гадить в её следы.

Ближайшая и разумная опция – это Вольная станция гоблинов. Это была простая география ума. Гоблины жили по своим правилам, торговали всем, что искали, и не задавали слишком многих вопросов о происхождении товара. На их рынках можно было обналичить почти всё – от редкой шкурной бронхи до плоти и тайных знаний. Там же были разумные, которые не стали бы проверять родословные. Там же были посредники, которые умели обращаться с “живым грузом”, и которые платили хорошие деньги за экзотику. Тем более за “дикаря” из легенд. Она быстро перебирала самые различные варианты, держала их в уме, как карты на столе.

Продать Кирилла на такой станции – это прямая возможность получить быстрый капитал. Причём в виде достаточно большой суммы. Но был тут и риск. Напрямую связанный с его уникальностью. Если он действительно “черт знает что”, его стоимость как товара растёт, но и охота за ним усилится. Кто-то может купить его, обучить, уничтожить или использовать. Ей нужна была некоторая гарантия, что после сделки её не вынесут на суд по делу о похищении. Покупатель должен быть сильным игроком, тот, кого не тронут представители Великого дома Рилатан. Гоблины – не самые надёжные, но у них есть агенты, которые могут дать “свидетельство о законности” на Чёрном рынке.

Также ей придётся продать и этот корвет. Что также будет очень логично. Судя по его конструкции, это был последний или предпоследний модельный ряд. А он дорого стоит. Деньги за такой корабль – это тоже и стартовый капитал, и возможность. Но продать подробный корвет прямо на станции – значит оставаться без средства бегства. Значит, если сделка сорвётся, она сама останется ни с чем. И ещё – корабль сам по себе оставляет след. Траектория вылета… Ионные следы… Если