“Я чистокровная эльфийка, а не какой-то… Мусор… Но, если будет нужно, я могу прибегнуть ещё и не к такому.”

Это смущало её. Но нужда была сильнее гордости.

Немного погодя, она взяла небольшой наручный планшет, что спрятала в кармане, и вела в нём план, в виде электронного документа, где старательно расписывала всё. Маршруты… Имена… Возможные суммы… Она знала коды обменников на станции, адреса торговцев и даже кланы гоблинов, которые держали “черный хиджаб” на складах таких Вольных станций. Она умела говорить… Знала куда нужно звонить, и кого просить. Её пальцы быстро списывали цифры, как акушер, помогающий ребёнку родиться.

Всё же среди всей этой холодной коммерции была и тонкая досада – крошечная, но цепкая. Ей не нравилось, что он был привлекателен. Что он мог свести слишком сильно привлечь к себе внимание других женщин, и это ещё больше угнетало её – она, привыкшая владеть, теперь отдавала эту власть чужому телу и непонятной судьбе. Это давало ей знак. Знак того, что она должна была продать не только выгодно, но и со вкусом. Так, чтобы слух о “дикаре” пошёл далеко, но никому не удалось разглядеть, что он принадлежал ей когда-то.

Постепенно план обретал форму. Посадка на станцию гоблинов… Встреча с посредником из клана “Мерго” – известном своими железными гарантиями, затем продажа части “пакета”. Сначала информации, затем – контракт на изучение Кирилла. Одна трещина в этом плане – если он вдруг начнёт слишком активно сопротивляться, но с этим она уже тоже считалась. У неё были парализаторы… У неё было знание… И, в крайнем случае, она знала, как выдать его за буйного… Раба…

И в глубине, как тень, лежала финальная нота. Если план с гоблинами провалится, то у неё остаётся опция “самовзрыв” – бросить корвет в иллюзорную зону мимо станции, создать ложный сигнал аварии и исчезнуть в притоне космоса. Это опасно, но действовать – значит иметь выбор, и уже этот выбор грел ей плечи.

Она прижала ладонь к груди, почувствовала, как сердце бьётся с новой холодной устойчивостью. Взгляд её прошёлся по фюзеляжу корвета, по месту, где он был связан с ангаром – и мысль пришла резкая:

“Я беру цену за всё – за корабль, за человека, за прошлое. Но я не позволю, чтобы моя история была простой. Я уйду не как предатель, а как специалист, что знает цену риска.”

В следующий миг за её спиной раздался лёгкий шорох – Кирилл, молча появившись за её спиной, и посмотрел на неё. В его взгляде она не увидела только страха. Там было что-то ещё – спокойное прицеливание, как у хищника, который знает, что считал шаги. Она вспомнила, как он молча считывал её движения, как он записывал отпечатки. И тогда, в глубине её сознания, промелькнуло новое опасение. Возможно, он тоже что-то считает. И от этого она почувствовала, как зона её контроля сжимается на полшага.

Но торг стоял выше страха. Ей надо было действовать. Деньги, укрытие и безмолвный коридор – вот что было ей нужно. И пока корвет нёс их в сторону станции, она уже представляла себе стол в пыли гоблинского рынка, гору монет и свою новую, более жестокую, чем прежде, жизнь.

Она смотрела в глубину иллюминатора, а в её голове шел тихий, жестокий счёт – не монеты, не звёзды, а шаги, которые надо сделать, чтобы чужой человек стал товаром и не сопротивлялся. Мысли её были как точные механизмы. Шестерня к шестерне… Без жалости, потому что жалость вела к слабости, а слабость – к немедленному поражению.

Первым и главным оружием она считала обман – не грубая сила, не срыв ремней и вспышки пламени, а мягкая сеть слов и обещаний, которые не оставляют у жертвы выбора, кроме как верить. Ей казалось, что проще всего доставить в ловушку того, кто немного наивен относительно законов рынка гоблинов. Он ещё держит в уме какие-то свои понятия о честности и договорах. Эту наивность можно было выкупить дешёвой заботой.

Дальше шла социальная ловушка. На станции гоблинов любой чужак – объект спекуляции. Гораздо проще было бы продать “историю” о нём, чем его тело. Так что она думала о том, что можно было бы создать вокруг него сюжет – “дикарь, обладающий древними знаниями”, “опытный выживальщик с уникальной техникой” – и запустить слухи, которые превратят покупателя в охотника. В этом случае покупателя больше заинтересует его “полезность”, чем гуманность сделки. Она знала, что покупатели лучше платят за легенду, поэтому выгоднее сначала “раскрутить” товар, не объявляя о нём как о пленнике.

Ещё один ход – доверительная подстройка. Она мечтала о театре, можно быть его защитницей перед лицом гоблинских торговцев, показывать открытую “печаль” об утерянной дружбе, просить “облегчить судьбу” за символическую плату. Это деликатный ход. Из “игрушки” он превращается в “эксклюзив”, за который платят больше, если продавец выглядит бескорыстным проводником. В её голове это было почти искусством – используя жалость и амбиции покупателей, получить максимальный прирост цены.

Но все эти планы содержали риск. Он может начать сопротивляться, может нарваться на людей, которые не торгуют живыми существами, может побежать. И тут в её расчетах появлялся крайний вариант – грозный, практичный и безжалостный. Ошейник раба. Полноценный символ кабалы. И не как первое средство, а как последняя гарантия. Да. Сам эта идея раздражала её почти так же, как и страх – потому что ошейник означал окончательное превращение человека в вещь, и вместе с тем – и окончательное доказательство её собственной падения.

В уме она прогоняла самые разные сцены. Как он впервые окажется на гоблинском рынке… Как он поведёт себя перед покупателем… Какие слова надо сказать, чтобы убедить посредника оформить сделку через надежный залог… Кто из гоблинов сможет дать ей “честную расписку”. Все эти нити она хотела связать так, чтобы в момент продажи у неё было два выхода. Либо живой контракт и большие деньги, либо – если что-то пошло не так – быстрый, тихий рычаг принуждения.

Её рассудок считал и технические мелочи, но поверх всего этого шло понимание человеческой души. Она знала, что принуждение ломает быстрее, чем обман. Оно вызывает панические реакции, а паника – вопрос жизни и смерти. Поэтому она