Она даже представляла себе эту сцену на станции. Рынок… Змеящиеся в самые разные стороны продавцы… Грохот самых разных криков и объявлений… Она держит его за руку, фактически “нежно” объясняя ему, как всё устроено, говоря ласково слова, которые означали “это безопасно”, всё это в то время как её взгляд искал продавцов, которые сами никогда не поймут, что за спиной у них – сделка о рабстве. И если вдруг он возьмёт и упрется – у неё был запасной ход. Демонстрация его “неадекватности”… Парализатор… Крик… И тогда гоблины не будут разговаривать о морали – они будут торговать о цене его шкуры и прав на обращение с новым товаром.

Вечером, по корабельному времени, когда корвет всё ещё дрожал от переходного импульса, она откладывала эти мысли и начинала чувствовать холод в горле – не от страха за свою шкуру, а от прикосновения к собственной сути. Сейрион знала, что, что бы она ни выбрала, она всё равно потеряет часть себя. Обман прежде всего – это акт надругательства над собственной честью. А ошейник раба – это акт надругательства над другим. И все рассуждения о выгоде вдруг померкли оттого, что в глубине она слышала голос, который ещё недавно говорил:

“Мы с тобой как сестры.”

Но расчет взял верх. Она повторяла про себя формулы риска:

“Первое – обман… Второе – создание спроса… Третье – контракт через посредника… Четвертое – ошейник раба как резерв…”

И с каждым повтором её жест становился тверже. Сломать себя, чтобы не сломаться на суде – вот её логика. Её взгляд скользнул по кабине корвета – в ту сторону, где сидел он, всё также молча и спокойно. Она знала одну вещь наверняка. Он не был прост. И каждый раз, когда её мысль заходила в ту область, где надо было назвать шаги принуждения точнее, в груди ей делалось жарко от сожаления и оттого, что кто-то другой – неизвестный, чужой, – мог в один миг перечеркнуть все её планы.

В конце концов она сделала выбор, но не окончательный. Поставить обман в основу плана и носить с собой ошейник раба как последнюю гарантию. Её слова звучали как приговор самой себе:

“Я получу деньги. Я уйду. И если придётся – я не пожалею.”

И в тишине кабины, под гул двигателей, она уже представляла рынок гоблинов/ Где найдёт тех самых разумных, которые заплатят, и электронные сертификаты, и даже империалы, приносящие не свободу, а новую форму власти. Но вместе с этим в её душе тихо тлело предчувствие… Тот, кого она хотела сделать товаром, мог оказаться тем, кто разрушит её же исходный план, как какую-то рухлядь. И от этой мысли её рука бессознательно сжала край сиденья – потому что любая охота рано или поздно поворачивается к охотнику.

Переход был коротким, но ощущался как маленькая ночь между мирами – когда тело корвета натянулось, сжалось в узкий луч, а потом с шорохом и тягой “выплюнуло” себя обратно в привычный, но чужой космос. Звёзды распластались снова, и холод стал плотнее. В экранах кабины снова царила тьма, а в ней – точка, набухающая до размера города. Это была та самая Вольная станция-гнездо, у которой не было имён для тех, кто приходил сюда впервые.

Подход к этому месту, считавшимся нейтральным во всех смыслах, был как спуск по склону старого вулкана. Сначала они увидели только силуэт… Потом – материал… Эта станция не была одной монолитной постройкой. Это был полноценный крик конструкционной импровизации. Несколько модулей всех поколений, слипшихся воедино так, будто кто-то клеил на ветру куски чужих миров. Кусок азартного торгового дока – к нему приделана ветхая башня связи, от которой свисали валы оплетённых проводов. К башне – платформа с ангаром, в котором виднелись рёбра давно списанных фрегатов… Дальше – жилые контейнеры, пережжённые и перекрашенные в пестрые цвета, где самые разнообразные разумные толпились в узких переходах и коридорах… Между этими “кусками” тянулись полноценные мосты, заполненные тросами и подвесными переходами, по которым сновали фигуры в плащах и броне, а под ними в бездне висели усыпанные огнями причалы и тонкие, как ноги стрекоз, краны.

Вокруг этого жуткого строения сновали самые разнообразные корабли. Сорок… Пятьдесят… А может и больше. И все они были разнообразными. Целые корпуса, явно собранные из остатков… Маленькие шаттлы с латунными пластинами… И даже целые гряды дронов-ларцов, набитых инструментами… Некоторые корабли были аккуратно отремонтированы, их борта гладкие и блестящие, другие напоминали арт-объекты из ржавчины и заплат. Крылья, будто бы сросшиеся из самых разных моделей… Между ними, как муравьи на раскалённой лаве, шныряли буксиры, с торчащими в разные стороны абордажными крючьями, и боты–пираты, цеплявшиеся за борта за чужие импульсы энергии.

Их корвет серебристой рыбкой скользнул мимо всего этого скопища кораблей, большая часть из которого было, по своей сути, древним хламом, и достаточно быстро вошёл в один из открытых доков, как раз предназначенных для подобных кораблей, что могли производить полноценную стыковку. Пройдя сквозь плёнку защитного поля, корвет вошёл в огромный ангар, где такие, сравнительно небольшие кораблики, могли получить не только потенциальное убежище, но и полноценное обслуживание. К тому же, в этом месте, удерживаемое всё тем же силовым полем, имела собственная атмосфера, которую мог почувствовать любой, кто только решался выйти на своеобразный причал с открытым забралом своего шлема.

Пахло тут практически всем и сразу. Солёной влагой космического флюида… Гарью старых нейросетей… Жиром уличных киосков… Жареным мясом каких-то туземных зверей… И ещё – запахами неочищенного магического эфирного топлива, что стелился по мостовым мягкой дымкой. Звуки били по ушам в ритме промышленного базара. Сигнал тревоги где-то внизу… Звон каких-то цепей… Скрежет металла, смешанный с гоготом голосов на десятках языков и срезов – гоблинские скрипы, универсальные лямбда-шёпоты, какие-то звуки, похожие на крики птиц, но совсем не птиц. В этой каше