Теперь стало ясно, что это дневник. Каждый рисунок – запись. Под каждым изображением располагался прямоугольник, заполненный густыми колонками крохотных рисунков. Художник явно не знал грамоты (ни стилизованных плоских логограмм ано, ни букв зиндари) и создал из упрощенных пиктограмм свой собственный алфавит – шифр, понятный для тех, кто уже знал историю.

– А что это за овальная штука с язычком? Кошель?

– Мне показалось, что это утка.

– Утка?!

– Ну да, жареная, со свернутой шеей.

– А вот это что такое? Облако? С каплями дождя?

– Нет! Ха-ха-ха! Я думаю, это слюна изо рта капает!

Девочки радостно хихикали, втянувшись в игру.

– Ну-ка, помогите мне отгадать! Посмотрите на эти кружки – здесь нарисованы монеты?

– Нет. Это наверняка виноград.

– Погоди, а почему «наверняка»?

– Ты разве не заметила? Создавший этот дневник художник прямо-таки одержим едой.

– Ты права! Похоже, бедняжкам пришлось изрядно поголодать…

Сами девочки никогда не знали недостатка в пище, и слово «голод», звучавшее из уст школьного учителя, было для них абстрактным понятием, неким чудищем неопределенной формы. Однако они были завсегдатаями кукольных спектаклей, регулярно устраиваемых местным обществом ветеранов. В прошлом месяце на представлении звучала песня, описывающая ужасы Принципата, когда Гегемон рыскал по всему Дара, отсекая по сто голов одним ударом, а люди тысячами мерли с голоду. То, как кукольники постепенно поворачивали плоских марионеток перпендикулярно к зрительному залу, показывая, как они становятся все тоньше, пока не исчезают совсем, произвело на девочек большое впечатление.

– Сестры варят суп для важной госпожи!

– Эй, посмотри на здоровенный пузырь, который вылезает у дамы изо рта. Думаю, она говорит что-то.

– А что, интересно?

– Улыбающееся лицо… перевернутые остроконечные холмы… капающая слюна.

– Ты что, думаешь, у других глаз нет? Мы и без тебя видим, что тут нарисовано. Но вот как все это истолковать?

– Ну, улыбающееся лицо должно означать «хороший, довольный, добрый», так ведь?

– А эти перевернутые холмы очень похожи на корону.

– Ага! А капающая изо рта слюна означает «голодный».

– Или «я хочу еще».

– Или «недостаточно».

– Так оно и есть! Я знаю, что тут написано! «Быть добрым правителем недостаточно».

Девочки притихли, пораженные странным посланием.

– Думаете, они жили в правление Гегемона?

– Может быть… или в другое время, когда люди часто голодали.

– Эта знатная дама кормила их.

Мысль о том, что тем двум девочкам из далекого прошлого приходилось недоедать, была невыносимой. Подружки забрались на дерево-пагоду и сорвали с него почти все цветы. Потом сложили урожай перед разбитым фундаментом. Получилась целая гора из деликатесов.

Мимолетный ветер донес голос со стороны деревни:

– Эй, Пэпэ-тика, Цзиа-тика! Вы где? Пора обедать! Возвращайтесь, пока ваш брат не прикончил все пирожки со свининой!

Девочки посмотрели на кучу цветов. Домой они придут с пустыми руками, но это ничего.

– Думаю, мне тоже пора возвращаться.

– И мне. До встречи завтра!

По одной или парами, они побежали туда, где поднимался в небо дымок от горящих на кухне очагов, к теплому свету и безграничной любви, к дому.

Быть добрым правителем недостаточно… Быть добрым правителем недостаточно…

Семечко одуванчика согласно кивнуло и нырнуло в воздухе, а потом полетело прочь, подгоняемое ветром.

Семечко одуванчика промчалось над Димуши, столицей магии.

«Позолоченная клетка», самый большой на Островах театр, вмещавший пятьдесят тысяч зрителей, был забит до отказа. Звездой вечера была седовласая Лолотика, совершавшая свой пятнадцатый тур по Дара, по тому же самому маршруту, которому следовал некогда император Мапидэрэ. Десять лет прошло со времени ее последнего тура, приуроченного к обновленной постановке «Женщин Дзуди».

На сей раз несравненная Лоло обещала всем своим поклонникам, новым и старым, невиданное прежде представление.

Подсвечивающие сцену искривленные зеркала меркли одно за другим, словно умирающие звезды; шелкокрапинные лампы над головами зрителей с шипением погасли, как если бы облако заслонило луну. Полная темнота воцарилась в «Позолоченной клетке». Все затаили дыхание, уставившись на невидимую сцену.

И вот во мраке начали, похоже, вырисовываться некие очертания. Зрители терли глаза.

Фосфоресцирующие призраки – зеленые, голубые, синие – копошились во мгле, подобно фантастическим тварям в пучине вод или первым богам льуку. Даже осознание того, что Лолотика, скорее всего, использует сделанные из светящегося шелка костюмы, не отвлекало от творившейся на сцене магии.

Послышался шум выходящего воздуха, шипение, тяжелое дыхание: сначала звуки были слабыми, но потом становились сильнее и сильнее, пока весь театр не завибрировал в такт с дыханием некоего гигантского всеобщего легкого. Сами не отдавая себе в этом отчета, зрители задышали синхронно с отбивающим ритм метрономом.

Яркая вспышка, красно-оранжево-желто-белая, пронзила тьму, как падающая звезда, летящая сквозь космос. Собравшиеся дружно охнули, словно бы ощущая жар небесного огня, исходящий от их кресел в амфитеатре.

Светлая полоса не гасла, она становилась шире, превращаясь в завитой язык пламени. В ее все более сильном свечении из темноты проступили очертания женщины, которая размахивала горящим хлыстом. Лолотика, хотя уже и пожилая, но по-прежнему гибкая и проворная, с торжествующей улыбкой на устах, соперничала с самим солнцем. Дав зрителям лишь краткую возможность встретить ее аплодисментами, Лоло подпрыгнула в воздух, кружась в ритме громоподобного дыхания механического легкого.

Извивающийся язык огня, шагов двадцати или тридцати в длину, стал продолжением актрисы, пока та прыгала, вертелась, парила в воздухе и падала. Подчас он опоясывал ее, как знаменитые длинные рукава императрицы Рисаны, а подчас устремлялся прочь, словно копье повелителя Фитовэо; временами ревел и щелкал, подобно дыханию гаринафина, а порой сникал и угасал, как миниатюрная зажигалка в руках повара, готовящего «Пир госпожи Каны».

Просто уму непостижимо, что вытворяла Лолотика. И как только ей удавалось так ловко подпрыгивать и зависать в воздухе, пока вокруг ее ног распространялось слабое свечение? Как ухитрялась она играть огненным языком, подобно странствующему герою, который умело балансирует мечом? Мелькали и кружились искры, напоминая светлячков в темном лесу. Язык пламени раз за разом описывал зигзаг, словно молния среди грозовых туч. Зрители сидели как завороженные, наблюдая за тем, как на сцене разворачивается великий роман между этой невероятной парой: танцовщицей и ее возлюбленным, огнем.

Механическое дыхание прекратилось, огненный язык иссяк. Лолотика стояла неподвижно посреди неосвещенной сцены – богиня перед восходом солнца, Хаос накануне Творения.

А когда потом вспыхнули ослепительно-яркие шелкокрапинные лампы, у зрителей снова вырвался дружный вздох восхищения. Над сценой господствовал громадный ледяной куб, полный многочисленных отверстий, желобков, туннелей, каналов, ям, уступов, – это и была конструкция, по которой Лолотика кружилась, прыгала, скатывалась, скользила… На протяжении всего танца она орудовала языком пламени, словно писчим ножом, а лед