Но было еще слишком рано провозглашать вердикт истории. Семечко одуванчика миновало гробницу Джиа и заскользило над близлежащей деревней.

Маленькие дети сидели рядком в школе и, следуя за учителем, произносили нараспев на классическом ано:

– Чрез мир и океан, за бурей, что стеной встает, Плывут киты в пучине беспросветной. Им дела нет до наших бед, рыдает кто иль жнет, Как и до нашей формы переменной.

Дома кто-то из этих ребятишек говорил на дара (по большей части на местном его диалекте, хотя некоторые – на диалекте центральных островов), кто-то – на льуку, а иные – на смеси двух языков. Они были одним народом, братьями и сестрами, вотан-ру-тааса и вотан-са-тааса. Никто не знал, что таит будущее, но, по крайней мере, пока голоса их звучали в гармонии.

Как будто удовлетворившись этой картиной, семечко одуванчика закружилось, поймало более сильный ветер и повернуло в другой конец Дара – к архипелагу Тан-Адю.

Пироги качались на волнах. Гребцы отдыхали, переводя дух после игры на китовых трубах. Дзен-Кара, с волосами такими белыми, что они напоминали снежную шапку на горе Рапа, сидела на носу самой большой лодки и озадаченно хмурилась.

В последнее время близ Тан-Адю замечали просто невероятное количество крубенов, направляющихся на север. Опасаясь, что это может предвещать некое бедствие, Дзен-Кара, вопреки яростным возражениям своего сына, вождя Ра-Гару, настояла на том, чтобы выйти в открытое море и поговорить с китами.

Всплывающие крубены не пели ни одной из известных адюанам песен опасности, да и встревоженными тоже не выглядели. На взволнованные расспросы Дзен-Кары они отвечали весельем. Двигаясь свободно и легко, радостно выбрасывая фонтаны, они напомнили Дзен-Каре толпу зрителей перед театром в ожидании начала спектакля. Ей доводилось видеть такое в Гинпене в дни своей молодости.

Что ожидают узреть чешуйчатые киты, направляясь на север?

Неожиданное воспоминание о юности, вызванное видом крубенов, взволновало ее. Очень много времени прошло с тех пор, как она в последний раз покидала Тан-Адю или воскрешала в памяти похожие на сон странствия своей юности.

Как Дзен-Кара провела минувшие годы? Ну, поначалу она посвятила себя созданию логографическо-фонетической письменности для адюан, а затем занялась переложением на нее устных поэтических произведений, входящих в свод мифологии ее народа. То был первый и важнейший шаг по превращению адюанского в графолект – язык, основанный на письменной речи и усиленный ею. Она постепенно прекратила отправлять адюанских детей на Большой остров для учебы, уверенная, что им необходимо сначала обрести фундаментальное понимание того, кто они есть. Но Дзен-Кара не рассказала всю историю своего народа. Да и как такое возможно? Существовала еще одна глава, – глава, значение которой она могла лишь смутно разглядеть в тумане времен. Ее соплеменники, как и она сама, многое приобрели и немало потеряли в общении с Дара. Они принадлежали к Островам и в то же время находились как бы вне их. Не пришло ли время воссоединиться?

Дзен-Кара заметила что-то краем глаза и подняла взгляд. Над ней парило семечко одуванчика, белая пушинка, позолоченная солнцем. Красота, отвага, великодушие.

«Фиро».

– Мы возвращаемся, – бросила она гребцам хриплым от старости и волнения голосом.

Она знает, что ей нужно сделать. Она вернет На-ароэнну. Найдет Ра-Гару и без утайки поведает сыну историю его происхождения. Расскажет о человеке и о народе, давших ему половину его существа, и предоставит самому решать, что делать с этим знанием.

Дзен-Кара понятия не имела, что случится дальше, и почувствовала себя безгранично свободной.

А семечко одуванчика продолжало свое путешествие.

Оно миновало острова Туноа, где описало широкую дугу над замком Цзинду, мавзолеем Гегемона, этим воплощением воинского духа. То было излюбленное место поклонения солдат, моряков, воздухоплавателей. Они приходили сюда, чтобы возжечь благовония и помолиться, послушать рассказы ветеранов о подвигах Гегемона, купить амулеты в виде золотой хризантемы, которые, как считалось, оберегают в бою.

Поодаль от главной мемориальной башни располагалась небольшая усыпальница, где посетители могли увидеть портреты, вышитые госпожой Мирой, консортом Маты Цзинду, и прочесть написанную госпожой Сото, родной тетей героя, его биографию, озаглавленную «В пору цветения». На основе этой книги создавался иной образ Гегемона, нежели тот, что складывался из рассказов в главной мемориальной башне. Некоторых паломников он трогал, других возмущал до глубины души, и большинство умов лишал покоя. Какая же характеристика этого незаурядного человека была ближе к правде? Трудно сказать.

Все дальше и дальше летело по ветру семечко одуванчика; миновав пролив Туноа, оно достигло Большого острова. А близ Сарузы зависло в воздухе над громадным деревом-пагодой, которое одиноко стояло посреди прямоугольной площадки, засыпанной камнем. Ожерелья нежных белых цветов свисали с веток, нижние сучья были такими толстыми, что легко могли выдержать целый взвод солдат, не говоря уж про каких-то пять или шесть девочек, скакавших по ним сейчас. Судя по одежде, добротной и чистой, но простой, все они происходили из семей зажиточных фермеров, которых было немало в округе.

– Вы это пробовали? Так вкусно!

– Ой! Тьфу!

– Я же говорила, не срывай те, которые с зеленцой.

– Только все спелые не съедайте! Нам еще надо отнести цветы маме, чтобы она сварила сладкий суп.

– Эй, посмотрите только, что я нашла! – Одна из девочек соскочила с дерева и присела на корточки перед наполовину спрятанным в траве угловатым камнем. – Тут какие-то рисунки.

Подружки тоже спустились с дерева и окружили ее. Выложенный камнем прямоугольник некогда представлял собой скромных размеров жилище. Заброшенный и неухоженный дом обрушился и сгнил, после него остались только фрагменты каменного фундамента и глиняной черепицы. Разломанный камень, на который указывала девочка, некогда служил верхним углом фундамента. Его покрывали детские рисунки, которые явно выполнили пудрой для макияжа, смоченной соком.

Заинтригованные девочки расчистили заросли травы вокруг камня и обнаружили еще один кусок фундамента и новые рисунки.

– Поглядите на это! Целая семья: две дочери и мать.

– Не думаю, что это их мать. Видите, у нее вокруг головы нимб? Наверное, это богиня.

– Богиня? Какая? Госпожа Кана или госпожа Рапа?

– Не знаю… Наверное, ни та ни другая… Смотрите, у нее рыжие волосы!

– Может, это и не богиня вовсе. Просто знатная дама.

Девочки трещали как сороки, пытаясь разгадать смысл картинок. Судя по тому, что рука художника становилась все более твердой, рисунки наносились на камень в течение долгого периода времени. Они изображали различные сцены с участием двух девочек – сестер, как решили наши проказницы, – и какой-то важной госпожи. Вот сестры шьют, пока дама рассказывает им историю; вот они все втроем вместе готовят; вот