— Ну что же, Федот, я исполнил свою часть уговора. Теперь дело за вами. За жизнь твоего сына я не прошу ни денег, ни скота. Но мне нужен дом. Поставьте пятистенок на отшибе, у самого леса, с крепким забором и просторной мастерской. Через неделю я хочу в него въехать. И всю эту неделю я буду принимать других больных. Это моя цена. Если строить будете всем миром — управитесь.

Староста, не колеблясь, рухнул передо мной на колени, пытаясь поймать мою руку. Я мягко, но настойчиво убрал ее.

— Будет исполнено, лекарь! — сдавленно, сквозь слезы, произнес он. — Все, как сказал! Все, что желаешь!

* * *

На следующее утро я понял истинный смысл выражения «благая весть разносится быстро». Слух о чудесном исцелении Прохора пролетел по округе быстрее лесного пожара. Двор Кузьмича, еще вчера тихий и безлюдный, превратился в сущий вертеп, в приемный покой полевого лазарета.

Люди шли и ехали отовсюду. Местные крестьяне, проявив завидную крестьянскую смекалку, немедленно разослали гонцов по всем окрестным деревням, созывая к «чудо-лекарю» всех своих хворых и убогих родственников. К полудню двор был забит до отказа: здесь были старики, согнутые ревматизмом, женщины с измученными, заплаканными лицами, прижимающие к себе чахоточных детей, мужики с гноящимися ранами и сведенными судорогой руками. Стоял гул из стонов, плача, кашля и отчаянных просьб.

Я быстро понял, что если продолжу лечить каждого лично, как Прохора, то не выдержу и двух дней. Мой резерв Силы, хоть и вырос, был не бесконечен и за ночь без подпитки от тех же «червей» мог восстановиться лишь наполовину, а кровь — не казенная. Пришлось на ходу менять тактику.

Самые тяжелые случаи я по-прежнему принимал сам. Старику Анисиму, с которого все началось, я несколькими точными импульсами снял многолетний нервный зажим, и он, охая и плача от счастья, впервые за пять лет разогнул спину. Женщине, которую мучили страшные головные боли, я тончайшей иглой энергии разрушил тромб в мозгу. Но это были единичные, показательные «операции». Для остальных был запущен «упрощенный вариант лечения».

Дважды в день, утром и вечером, я совершал короткие, стремительные вылазки на Ведьмину поляну, каждый раз рискуя нарваться на что-то посерьезнее «червей». Тут всегда можно было подзарядиться столь нужной мне энергией. Возвращался я, как ишак, нагруженный, корой, мхом, грибами-аккумуляторами, и особенно — травами, о свойствах которых здесь никто и не догадывался. Сарай Кузьмича превратился в настоящую алхимическую лабораторию, а над двором постоянно витал запах трав, настоек и варев.

Я варил остро пахнущие, жгучие мази для суставов, от которых проходила самая лютая ломота. Я готовил горькие, как полынь, микстуры, что останавливали кровавый кашель и снимали лихорадку. Но главным моим изобретением стали «целебные пластины». Для этого я брал два тонких среза металлической коры, соединял их проволокой, а между ними вкладывал крошечный кусочек гриба-аккумулятора, предварительно нацарапав на меди простейшие руны-стабилизаторы. Эти примитивные приборы электротерапии, приложенные к больному месту, создавали слабое, но постоянное электрическое поле, которое стимулировало нервы и ускоряло заживление. Они действовали медленнее, зато надежно, и, главное, не требовали моего прямого участия.

Дни слились в один нескончаемый поток человеческого страдания. Вереница больных, казалось, никогда не закончится. Я работал от рассвета до глубокой ночи, едва успевая поесть. Илейка, с восторгом принявший на себя роль моего «подмастерья», без устали растирал в ступке травы. Аглая, молча и почти незаметно, по несколько раз в день появлялась в дверях сарая, ставя на верстак то кувшин с холодным квасом, то миску с горячей похлебкой. В ее взгляде я видел смешанное с тревогой восхищение. На заднем плане все это время, не умолкая ни на час, звучал стук топоров. Там, на отшибе, у самого леса, всем миром строили мой дом.

В одну из таких ночей, когда гул во дворе наконец стих, я вышел из душного, пропахшего травами сарая. Воздух был прохладным и чистым. В темноте, на фоне звездного неба, вдали, за околицей чернел силуэт моего почти достроенного дома. Я опустился на крыльцо, чувствуя, как гудит все тело. Да уж, тяжела ты, доля сельского знахаря! По окончании этой скорбной недели надо будет от нее как-то отходить — я все-таки пришел в это прошлое не для того, чтобы лечить крестьян от ревматизма. Мне нужно остановить конец света, не дать Лордам Света превратить эту планету в свою кормушку.

Похоже, нужно поставить себе четкие рамки: полгода, максимум — год я проведу в этой деревне. За это время я должен был до предела развить свой дар, используя близость Грани, которая была лучшим из всех возможных полигонов. Надеюсь, что смогу накопить стартовый капитал на продаже артефактов, чтобы не зависеть ни от кого. Изучить аномальную зону, составить ее карту, взять под контроль. А потом — в город. В Пермь, или, еще лучше, сразу в столицу. В центр интриг, политики, где и будут решаться судьбы мира.

И дворянин Верхотуров будет очень немаловажным фактором моего будущего возвышения. К его следующему приезду я должен был подготовить нечто большее, чем просто лечебные пластины и зажигалки. Надо так его впечатлить, чтобы он напрочь забыл мое «мужицкое» происхождение и навсегда увидел во мне не просто полезного помощника, а равного партнера.

Где-то со стройки снова донесся одинокий, упрямый стук топора — кто-то из особо усердных мужиков решил поработать и ночью, чтобы успеть в срок. Я усмехнулся. Судя по всему, мне тоже придется в ближайшее время поработать сверхурочно!

К концу недели поток страждущих иссяк, превратившись из бурной реки в тонкий ручеек из самых тяжелых или самых упрямых больных. Во дворе Кузьмича наконец-то воцарилась относительная тишина. В тот же день, ближе к вечеру, ко мне подошел староста Федот, вытирая о штаны потные от волнения руки.

— Готово, лекарь. Принимай работу. Всем миром старались, не покладая рук, как уговорились.

В сопровождении старосты и еще нескольких самых уважаемых мужиков я отправился на окраину деревни. Мой дом стоял на небольшом пригорке, у самой кромки леса. Он выглядел чужеродно, как гриб-переросток, выскочивший за одну ночь. Крепкий, ладный сруб из свежих, еще липких от смолы сосновых бревен, источал терпкий, здоровый запах. Вокруг дома, как я и просил, высился плотный, высокий частокол из заостренных кольев — серьезная преграда и для зверя, и для лихого человека. Отдельный, пристроенный сбоку просторный сарай-мастерская с широкими воротами