— Именем государя нашего Петра Алексеевича и вашего хозяина Григория Григорьевича Ромодановского… откройте и впустите нас. Мы пришли забрать вас! — кричал я.

Тут же выдал приказ, чтобы ещё одна полусотня пошла на помощь Глебову. Наверняка знать мы не могли, что ждет в усадьбах боярских. Но мне казалось, что усадьба Ромодановского держит круговую оборону, в то время как усадьбу Языкова вовсю грабят. Скорее всего, там уже вовсю грабители бражничали и отмечали «успех».

— Назовись, добрый человек! — выкрикнули мне со стены усадьбы. — Что ж именем государя кроешь? Не вор что ль?

— Я Егор Иванович Стрельчин. Волей государя нашего Петра Алексеевича назначенный полковником Первого стрелецкого приказа. Со мной полковник стремянного приказа Никита Данилович Глебов, — выкрикнул я.

— Не из тех ли ты Стрельчиных, что пистоли да фузеи на голландское подобие ладят! Поздорову ли сестрица твоя? Апраксия Ивановна? — под звуки боя, происходящего буквально в ста пятидесяти метрах, продолжал свой расспрос кто-то…

А вовсе, по чину ли ему будет меня спрашивать, полковника? Но пока спесивость свою проявлять не буду. Все, кому я раздал приказы, должны действовать ладно и с мародёрами справиться. А я должен был взять именно усадьбу Ромодановского. И по огромной просьбе Григория Григорьевича постараться ничего здесь не разрушить и не спалить.

А ещё было ответственное задание. Боярин особо просил вывести из его личной конюшни трёх жеребцов и двух кобыл. Так что лучше-ка я добьюсь переговорами открытия ворот.

Но каков жучара! Я хлопнул себя по лбу и ухмыльнулся. Только сейчас понял, что он же меня ловит на путаницу. Какая у меня сестра Апраксия?

— Открывай ворота! Кто бы ты ни был. Нет у меня сестры Апраксии, а есть Марфа… С чего сестрицу мою иначе назвал?

— Егорка, ты ли, что ли? — прозвучал удивлённый вопрос, как будто до этого я и не представлялся. — Так это я… приказчик Юрия Ивановича Ромодановского, Тарас, Николая сын. А то так… Проверял тебя ты ль то есть, али кто твоим именем кроет. Нынче и не разобрать, что к чему.

Штирлиц опять был близок к провалу. Слова некоего Тараса, который держит оборону и имеет право говорить от всех засевших в усадьбе людей, звучали таким образом, что я обязан был бы его не просто знать. Может, даже родственник мой какой-то?

Я собирался с мыслями, чтобы как-то начать выруливать из этой ситуации и не выдать себя, что не знаю никакого Тараса, как он, не дожидаясь моего ответа, продолжил:

— Горе у меня, Егорка… Дружка твой, коему обещана была твоя сестрица Марфа… сынок мой… убили его воры. Да и нынче батюшка-то наш, Юрий Иванович, слёг. Пораненный был, ажно сам двух воров зарубил. Не бывать свадьбы твоей сестры с сыном моим.

Вот теперь ситуация немного прояснилась. Да, отец мне говорил, что к Марфе, сестрёнке-красавице моей, уже трое сватались. И до того момента, пока к отцу не пришёл большой и очень прибыльный заказ на производство пистолетов и ружей, он склонялся отдать Марфу за какого-то ушлого и пронырливого казака на службе у знатного боярина. А теперь думал, что и более добрую партию выгадать для Марфы можно.

Кощунственно так говорить, но, может, есть маленькая крупица хорошего в смерти сына этого Тараса. Не будет разочарования от того, что сыну приказчика князя Юрия Ивановича Ромодановского последует отказ. Отец ведь хотел для Марфы подбирать уже более знатного и богатого жениха.

— Будет нам, дядька Тарас, лясы точить… — сказал я, стараясь ускорить разбирательства, да перейти уже к тому, зачем я сюда и прибыл.

— Чего, говоришь, точить?

Я не стал уточнять и развивать тему про использованные мной слова. Быстрее…

— Хватит досужих разговоров. Открывай двери, у меня письмо от Григория Григорьевича Ромодановского. Мы прибыли вывезти всё его добро в Кремль, — строго сказал я. — На том сам князь стоит.

— А и не открою, коли слово своё не дашь, что батюшку нашего Юрия Ивановича с собой заберёте. Коли он не преставился ещё, так жить будет. И без него я не пойду, — артачился Тарас.

В это время звуки боя в соседних усадьбах уже попритихли. Мало того, первые три телеги выехали за ворота усадьбы Языкова. Пошло, значит, даже и там дело. А я тут… Уже начинал терять терпение.

— Письмо возьми, прочти, да и дверь открой! — чеканил я каждое слово. — Не откроешь, так зараз пушки подкатим и разнесём всё.

Молчание было мне ответом. Я уже было подумал, что меня игнорируют, мало ли, а то ещё и изготавливаются к бою. Однако, когда на десятых секундах установилась почти идеальная тишина, смог расслышать разговор за воротами.

— Да знаю я его. То ж Егорка, сын Ивана Стрельчина, сотника, у коего голландские пищали и пистоли брали для боевых людей батюшки нашего, — услышал я голос Тараса.

— А не ведаешь ли ты, что Григорий Григорьевич Ромодановский с батюшкой нашим Юрием Ивановичем местничали и поныне в ссоре пребывают? А мы-то ж некоторых людишек Григория Григорьевича побили плетьми, — сказал другой голос.

Я знал, что такое местнический спор. Если родственники стали выяснять отношения, кто из них стоит выше, то это такая ссора внутри рода, что лучше бы и подрались. После драки еще можно выпить, да помириться. А вот когда местничуют бояре, то это на всеобщем обозрении.

— То верно, местничают, да в ссоре. Однако же…

— Бах-бах! — послышался издали звук выстрелов.

— Прошка, беги и прознай, кто и почему стрелял! — развернувшись в сторону всё так же стоявших колонной стрельцов, приказал я.

Выстрелы были со стороны одного из наших блокпостов, там, где была перегорожена одна из дорог, ведущая к усадьбам. Оставалось надеяться, что это не бунтовщики сумели так быстро организоваться. А отпугивают разрозненные банды мародёров.

Лишь только ещё минуты через три, к моему удивлению, стали распахиваться ворота Ромодановской усадьбы. И не калитка открывалась, которая здесь была, а сразу ворота. А потом даже я немножко пошатнулся. Не от страха — от неожиданности, что там увидел…

Мужики, среди которых большую часть составляли и вовсе безусые юнцы, стояли на изготовку. Лица их были решительные. К бою готовые. Причём, держали они в руках не те пищали фитильные, которыми в большинстве вооружены стрельцы, а самые что ни на есть кремнёвые ружья.

Но даже не это заставило меня удивиться. Вряд ли стоило предполагать, что, если тем, кто спрятался