— Знаете, Султанов-не Султанов-неважно кто, — жестко промолвил я, — давайте помолчим. Мне от этого разговора тошно. И вообще говорить с вами не хочу. Готовьтесь к разговорам в другом месте, а здесь ставим точку.

— Знаете, это может оказаться многоточием…

— Точка, я сказал. Точка.

И отвернулся.

Я ничуть не боялся, что он «выкинет фортель», по словам Волчкова. Я это почувствовал по всем его, то есть Султанова, повадкам. Он в самом деле очень измотан, утомлен, выгорел изнутри от сволочной шпионской жизни, и сейчас если не рад, что она кончилась, то во всяком случае, как гора с плеч у него свалилась. Что будет дальше — неведомо, а пока так.

Но я не испытывал к нему ни малейшего сочувствия. И к покойнику, стывшему в жуткой неестественной неподвижности. За что боролись, на то и напоролись. И никаких интеллигентских передряг: ах, я стрелял, я убил! И что сейчас творится в моей душе?.. Да ничего не творилось. Да, стрелял. Да, убил. На войне, как на войне.

Волчков, меж тем, потолковав по рации, зачем-то полез в багажник своей машины, а вынырнул из него, держа в руках две недлинных доски.

— Первая помощь из подручных материалов, — пояснил он, сбежав ко мне. — Эй, инвалид! Ложись, сейчас шину наложу. Костюмчик твой теперь только в помойку годится, так что пачкай смело. Готовься к тюремной робе!

— Поговорили? — спросил я, разумея радиосвязь.

— Да, сейчас тут будут, — отозвался Волчков, накладывая шину на сломанную ногу. — Перелом несложный, — сказал он, — уж не знаю, тебе от этого легче будет или нет. В принципе плясать сможешь.

— Конечно, это утешает, — невозмутимо заявил задержанный. — Могу переквалифицироваться по сценической специальности. В танцоры.

— Ну, это вряд ли, — с неподражаемо-ехидной интонацией произнес Волчков, продолжая ловко фиксировать шину. — Хотя поживем — увидим! Жить все равно придется, пусть и недолго.

— Это вы в мой адрес?

— А то в чей же!

— Хм. А вот у меня предчувствие, что жить я буду долго и, надеюсь, комфортабельно.

— Ну, если на том свете… И все, хватит пустых разговоров! Если уж толкуем, то по делу. Мертвяк в машине, шоферюга — кто таков? Поясняй, паразит.

— А стоит ли? Документы при нем. Посмотрите, все выясните.

— Ты здесь не умничай, куриная жопа! Поздно умничать. Говори, когда спрашивают!

Султанов вновь ответил горделиво-туманно, и оба пустились в препирательства — со стороны это выглядело так, как будто два приятеля подкалывают друг друга, довольно остро, но в общем, беззлобно.

Но я уже не очень слушал. Мне было ясно, что моя жизнь окончательно свернула на иную дорогу, мне теперь идти по ней. И куда она приведет меня⁈

Ответа на вопрос, конечно, не было. Но я все равно думал об этом. Теперь я сознавал, что надо смотреть в будущее, надо пытаться предвидеть его, прогнозировать свои действия. А то, что мое будущее влечет меня в мир таинственный, скрытый от большинства людей — это мне было ясно. Он и для меня был таинственный, я чувствовал себя путешественником, кем-то вроде казака из отряда Ермака, в какой-то миг увидевшего перед собой необъятные таежные просторы. Ну что ж! Выходит, я вот так нашел себя в этом мире. Путь избран, надо идти вперед.

Тут подоспели наши коллеги на трех разноцветных «Волгах». Распахнулись двери машин, бравые парни в штатском дружно высыпали из них.

— К шапочному разбору, — проворчал вполголоса Волчков. — Явились-не запылились!

Ребята, видать, в глубине души сознавали свой косяк, поскольку действовали излишне шумно, агрессивно, напоказ. Можно было бы поспокойнее и потише.

Пашутин сразу подскочил ко мне:

— Взяли⁈

— Так точно, — я позволил себе скупо улыбнуться.

— Отойдем в сторонку.

И мы отошли.

— Слушай, — сказал он приглушенно, чтобы никто не слышал, — во-первых, спасибо тебе… вам с Васькой, что взяли этого черта! Ведь еще бы немного — и упустили. Ну, конечно, мы здесь маху дали, говорить нечего…

— Так вроде бы все ходы-выходы перекрыли?

— Вот в том и дело, что вроде — в огороде! Перекрыть перекрыли, да. А ребята расслабились. Перекусить решили. Бутерброды там какие-то, боржоми, что ли. Балбесы! Ну, я им еще клизму вставлю по полной. Короче, когда этот черт в машину шмыгнул, они пока хватились, глаза дурацкие протерли, пока мотор запустили… А потом те как дернули по встречке! Вы-то проскочили, а там микроавтобус, «рафик»…

— Я его помню.

— Вот-вот. Его занесло, развернуло поперек дороги, и заглох, как назло. Ну, сам понимаешь… А вы просто молодцы! Слов нет!

— А награды есть? — спросил я с максимально невинным видом.

Пашутин разулыбался, подмигнул лукаво:

— Зришь в корень! Вопрос законный. Решаю не я, сразу скажу. Но принял к сведению. Что от меня зависит, то сделаю. Мое мнение: заслужили!

Я кивнул. И сказал:

— Борис Борисович, еще дело есть.

— Слушаю.

— Шофера-то я завалил. Собственно, не хотел. Надо было их задержать, а при такой гонке… Ну, вы понимаете. Куда попал, туда попал. Как говорится, надо было остановить любой ценой.

Полковник сделал решительно-отсекающий жест:

— Даже не думай! Тут все верно, разумно и так далее. Это я решу. Сто процентов! Я же тебя в эту операцию привлек со стороны, я и объясняться буду. Ну и все на том!

— Понял, — сказал я, про себя подумав, что разговор еще не закончен. Но расспросы ни к чему. Все постепенно станет ясно.

— Борис Борисович! — крикнул один из оперов. — Задержанный готов к транспортировке.

— Ну если готов, так транспортируйте, — малость сварливо ответил Пашутин. — Я тут при чем? И смотрите, головой за него отвечаете! Глаз не спускать!

Спрашивающий замялся:

— А куда его? В городское управление?

— Ну при чем тут город⁈ К нам везите. Сперва в больницу, пусть гипс наложат, или что у них там… А дальше я с ним буду разбираться. Насчет ответственности все понятно?

— Так точно! Есть!

Несколько человек подхватили зафиксированного в шине Султанова, поволокли к одной из «Волг». А Пашутин окликнул Волчкова:

— Василь Сергеич! Подойди.

Тот подошел, с брезгливым видом отряхивая руки.

— Слушай, — в голосе полковника зазвучали просительные нотки, — можешь считать, что не