Где были наши прочие коллеги, зевали они, не зевали — черт их знает, я не видел.

У Волчкова затрещала, захрипела рация — черный «кирпич», которым при желании убить можно.

— Ответь! — крикнул он мне, изо всех сил гоня за «трешкой». — Ответь, кнопка приема… Нажми и держи!

Если б еще знать, где там эта кнопка⁈

— Вот эта?

— Да! Нажми, держи, ответь!

Я нажал:

— Прием! Прием!

Из динамика бешено заклокотало:

— … где… р-р-р…хр-р-р… мать вашу… где⁈

— Нажми кнопку передачи! Ответь!

Я нажал другую кнопку:

— Это Скворцов, Волчков! Преследуем преступника! Белые «Жигули» третьей модели! Номер восемнадцать-двадцать шесть! Повторяю: восемнадцать-двадцать шесть! Перехожу на прием.

— б-б-ж-ж… мэ-э… п-ш-ш…

Волчков заматерился пуще прежнего:

— … нет, ну что это за музыка⁈ Когда не надо — хоть с Хабаровском говори! А когда надо — так хоть плачь!

Я обернулся — наших не видать.

— Раззявы! — зло процедил Волчков. — Как смотрели? Куда⁈ Пеньки с глазами!

Доля правды в этой критике была. Готовились-готовились, планы прорабатывали — а в реале все планы как ветром сдуло. Радиосвязь — ни к черту! Теперь вся надежда на нас двоих.

Мы вырвались из города и мчались по шоссе средь полей, перелесков. Куда несся водитель «Жигулей», неясно, зато ясно, что водитель он супер-класса. И на ровной пустой трассе он стал уверенно отрываться от нас.

— Отстаем! — взвыл Волчков. — Отстаем… Ну, конечно! У «трешки» мотор — семьдесят пять лошадей! У нас — шестьдесят… Уйдут ведь, а⁈

Я тоже видел, как разрыв нарастает.

— Максим! — выкрикнул Василий. — Стреляй! У меня справа «Макар» в кобуре, достань… Стреляй, пока мы не отстали. Авось попадешь! Скорей!

— Где?

— Вот тут. Давай! Умеешь?

— Учили на военке в институте.

— Уже неплохо. Лупи! Затвор не дергай, патрон в стволе. Бей!

«Треха» ушла от нас метров тридцать. Впереди на шоссе замаячил какой-то не то грузовик, не то автобус. Мешкать нельзя!

Я открутил окно, тугой встречный ветер ударил в лицо.

— По колесам бить?

— Как выйдет! Куда получится! Не до жиру!

Ветер хлестал в лицо так, что глаза слипались сами. Целиться — прорезь, мушка — я вас умоляю! Какой прицел⁈ Мотает так, что положиться можно только на везуху… Ладно! Везет не дуракам, вранье это! Везет тем, кто за правду.

Первый выстрел — самовзводом, очень тугой ход спуска…

Бах! Затвор дернулся назад-вперед, выплюнув стреляную гильзу. Мимо!

— Бей! Бей! Уйдут!..

Выстрел! Выстрел! Выстрел!

Заднее стекло белых «Жигулей» вдруг разлетелось вдрызг.

Машина припадочно вильнула, точно раненая. И понеслась в правый кювет.

Не знаю, что там делали внутри. Может, пытались что-то предпринять. Но счет шел на мгновенья, и какой-то доли секунды не хватило.

Правые колеса «трешки» сорвались с асфальта. Машину крутануло сильней, она стала неуправляемой, передние колеса оказались в воздухе — и лишенный опоры автомобиль клюнул вниз, бампером и колесами боднул обратный откос кювета, вспахал дерн и замер.

— Ай да Скворцов! — ликуя, вскричал Волчков.

— Ай да сукин сын! — в тон ему воскликнул я, смеясь.

Не знаю, как он, а я испытал совершенно дикое облегчение. Мы взяли их! Вот точно, сила в правде.

Секунда, две — мы подлетели к потерпевшей аварию машине. Правая передняя дверца с великой натугой приоткрылась, и встрепанный, помятый, без очков Султанов стал выползать в образовавшуюся щель.

И сразу же я увидел, что его роскошный светлый костюм забрызган кровью.

Волчков лихо притерся к обочине. Из «копейки» мы выскочили синхронно, но у меня путь был покороче, и к беглецу я успел первым.

— Не спешите, Лев… Как по отчеству?

Он поднял искаженное болью лицо, постарался улыбнуться, но вышло криво и страдальчески:

— Неважно. Да и не Лев.

— И не Султанов?

— Нет, конечно.

— А как же?

— Да теперь уж и не скажу. Знаете ведь как: я менял города, я менял имена… А с чего все началось, право, не помню. Так давно это было!

— Ну, пошел балаболить, гадское отродье! На Лубянке все вспомнишь, — зловеще пообещал подоспевший Волчков. — И чего не было, вспомнишь. Почему побежал, как таракан от тапка⁈

Лже-Султанов поморщился:

— Помогите мне, пожалуйста. Мне кажется, я сломал ногу. Правую. В голени.

Я глянул на его правую ногу — она в самом деле была неестественно вывернута.

— Василий, — окликнул я, — похоже на правду с ногой-то…

И осекся, взглянув левее.

Водитель сидел в самой странной позе: откинувшись на спинку кресла, закинув голову за нее так, что небритый подбородок остро торчал вверх, а обе руки плетьми свисали вдоль тела.

Подголовников в креслах первого ряда тогда еще не было.

— Помоги этому выйти, — скривился Волчков. — Пушку верни!

Он протянул руку над крышей машины, и я передал ему пистолет.

— Смотри, осторожней, — предупредил он меня, — чтобы эта сволочь чего-нибудь не выкинула! Фортель какой-то. От него всего можно ждать!

— Да полно вам, — пострадавший крепко вцепился мне в предплечья, не в силах опереться на сломанную правую ногу. — Снявши голову, по волосам не плачут. Игра сыграна, пришла пора расплаты.

Произнес он это совершенно спокойно.

Волчков ухмыльнулся, отправляя пистолет в кобуру:

— Философом стал! Как башкой долбанулся о переднюю панель, так и талант прорезался.

Разбитые очки и верно, валялись на резиновом коврике на полу машины.

Тут вдруг в «копейке» ожила брошенная рация, и даже осмысленно:

— … ответьте второму! Пятый, ответьте второму!

— Ну вот! — Василий кратко рассмеялся. — Вот что за смех и грех⁈ Когда не надо… — и оборвал себя: — Ладно! Помоги этому фантомасу, я сейчас. Но все-таки осторожнее с ним будь! Чем черт не шутит.

И побежал к своей машине.

Я помог Султанову сесть на траву.

— У вашего друга, — морщась, произнес тот, — отменное чувство юмора. Полагаю, мог бы со сцены выступать. Как конферансье, например.

— Думаю, он нашел себя в жизни, — ответил я суховато.

Мне совсем не улыбалась такая соплежуйская болтовня. Не в тему, ни к месту, ни ко времени. Да и вообще никак.

— Да ведь как сказать, — живо возразил он. — Сплошь и рядом бывает такое, что судьба у человека одна, а призвание