— Как…

— Феодосия была бы твоим козырем. Хоть каким-то, но ее нет. Зачем ты мне?

Он начал трясти головой.

— А ты? Ну придумай, почему ты мне можешь быть полезен.

Он уставился на меня зло, потерянно, испуганно. Этот комплекс чувств просто сводил его сейчас с ума. Думаю, такое он испытывал временами в Тушино, когда был зависим от окружения. Вроде бы и патриарх, но безвольный, подчиненный всем этим лихим людям, авантюристам, человек.

— Ты… Кто ты… Кто ты такой, черт возьми?

— Ты мне скажи. — Усмехнулся я. — А еще скажи, Филарет Романов, зачем ты мне нужен?

— Сколько? — Он смотрел на меня, совершенно ошарашенный.

— Что, сколько? Давай, удиви меня скажи то, чего я не знаю, а я подумаю. Ведь в Сибири тоже монастыри есть и там таких опытных богословов, как ты, ой как не хватает. Мы же сейчас не за меня, а за род твой, за тех, кто остался торгуемся. Я человек не гневливый, не злопамятный. Да и вижу… — Я действительно понимал, что он из всех этих, собравшихся у трона, пожалуй человек нужный и толковый, которого можно использовать. Держать в ежовых рукавицах, не без этого. Но с толком применять. — Вижу я, что натерпелся ты в жизни этой, за власть сражаясь. И сын твой, уверен, человек достойный. Послужить может.

— Нет, не посмеешь. — Он уставился на меня. — Тебе не одолеть шведов.

— Я татар разбил. С Джанибеком Гераем договорился. Хочешь верь, хочешь нет. Как с тобой вот сидел и говорил. Только их орда была, а я один. — Усмехнулся. — Договорился, не заплатив и рубля. Так, подарками откупился, но не землями. Тулу взял за часа два. Елец за ночь. — Понизил голос так, чтобы слышали меня только мои телохранители, Романов и его парочка. — Войско, что сюда идет, уже наполовину мое. Там каждый второй знает, к Москве идет Царь Игорь Васильевич, чтобы всю боярскую сволочь. — Я кулак сжал, ему показал. — Вот так вот, в бараний рог согнуть.

Он посмотрел на меня, перекрестился, вздохнул тяжело.

— Не даром ты правнук Василия Великого. Ох не даром.

Повисла тишина.

Глава 21

Чувствовал я, что Богдан и Абдулла, а также те бойцы, что зашли в трапезную, когда здесь шум начался, буравят меня взглядами. Татарин то тогда, когда читал я еще в Воронеже письмо от его владыки, сына хана, не очень понимал суть написанного. Ему что-то сказали, он передал. Не вникал, смысл слов да, понимал, но откуда его Джанибек Герай это знал, сам не ведал.

А здесь — прямо слова из уст человека, к трону близкого и в заговорах принимавшего прямое участие. Во всей этой политической дрязге.

— Правнук. — Опробовал я это слово на вкус. — Василия Великого.

— Через сына его, Юрия Васильевича, внука Василия Юрьевича, отца твоего. — Смотрел Филарет на меня устало. Разговор наш и понимание Романова, что не он один тут в игры играет, утомили человека. — Знали об этом только мы трое. Еще отец Ивана Федоровича Мстиславского сыну открылся. А он мне, когда нужда заставила, ну а зятька-то я… Это я его в оборот взял. Нужный человек был, из рода влиятельного. Ну а, когда… — Он тяжело вздохнул. — Когда началось все это, когда мы за трон с Годуновым, с Борисом, будь он трижды проклят, сцепились…

В глазах я его видел все больше растущую усталость. Воспоминания тяготили Романова. Та жизнь, которой он лишился десять лет назад, давала о себе знать. Все же, судя по историческим источникам, которые я помнил, был он щеголем и чуть ли не первым женихом в Москве.

— Чего не сыграли-то? Не раскрылись? — Я смотрел на него пристально, пытался выглядеть холодным, но внутри клокотали эмоции.

Вот и раскрылось, вот и стало наконец-то ясно, о чем и татарский сын хана писал вскользь в своем том письме. Знал он! Уверен я, знал. Верил или нет — здесь не понятно, да и не важно. Но Мстиславский, судя по всему, в более личной, не попавшейся мне в руки переписке упоминал о том, что помимо Феодосии есть еще один наследник.

Выходит, наследник этот — я. Реципиент мой, мот, рохля и слабак.

Понятно, почему Мстиславский от того старого меня избавиться решил. За таким, конечно, кардиналами встать можно, управлять — не вопрос. И было бы оно так, если бы не Смутное время. Здесь фигура хоть мало-мальски достойная быть должна. Силой, волей, мудростью, смирением.

Прошлый я не отличался, судя по всему, ничем. Кутил, гулял, дурил и ничего не умел особо-то.

— Не сыграли. — Романов тяжело вздохнул, выводя меня из раздумий. — Опередил нас Годунов. Силен он тогда был, очень. Ничего сделать не смогли. Не успели, не собрались. Столько крови на улицах московских пролили, боже-боже…

Филарет поднял на меня утомленный взгляд.

— А теперь вон Шуйский нас переиграл и ты. — Вздохнул. — Думал я, говорил Мстиславскому, что Скопина надо продвигать. А он нет да нет. Свои хитрости, свои интриги. Уже и не прислушивался ко мне. Лагерь Тушинский многое поменял. Многое потерял я, Игорь. Ох, многое.

Встряхнулся, добавил уже чуть более собранно.

— Но, не привыкать мне. И в опале был. И в плену. И вот, подле тебя сижу, не ведаю, друг ты мой или враг.

— А это, как посмотреть. — Пристально глядел я на него, раздумывал.

Такого помощника иметь, дело верное, но очень сложное.

С одной стороны.

Всем хорош. Знает много, в интриги по самые уши влез, понимает все и про всех мнение имеет не выдуманное. На Шуйского обижен. На Мстиславского, судя по всему, тоже. К дележу «пирога» его не пустили. Убрали лет десять назад и его, и всю семью опале подвергли. Монах он, а значит, к власти царской отношения иметь особо-то и не может. Как советник, а не как претендент на престол. Ну и сын у него. Исторически сложившийся Русский Царь. А сейчас — в целом возможность давления на