Работать можно и нужно.

Но с иной. Он же тот еще интриган и все же силу некую за собой в виде церкви православной и веры чувствует. Не просто с ним будет. Гнуть всегда будет свое и за троном плести всякое непотребное.

— Ладно, Игорь Васильевич. — В гляделки ему надоело играть первым, опустил взгляд, отступился. — Все битва решит. Вижу только так. Либо ты, либо летит оно все к чертям в тартарары и Шуйский остается на троне. Старик этот чертов. Переиграл… И тогда я уже и не знаю что. Детей у него нет, помрет и кого на престол? Опять Смута.

Не знал он еще исторических моментов. Не думал, что за два года Русь сама соберется и сделает то, что я намерен — Собор Земский и выборы. И посадят сына его. Но пока, до такого еще далеко. И в понимании Филарета — тоже. Не видит сына он на троне, ну никак.

— Поглядим, Федор Никитич. Думаю, от того кто верх возьмет, для тебя-то не изменится особо ничего.

— Кто знает. — Он посмотрел пристально на меня. — Людей у тебя сколько? И чем шведов бить будешь? Делагарди… С ним сила великая.

— Есть мыслишки. — Я улыбнулся. — Ты подумай, со мной ты или нет. Сейчас скажи, а то если после битвы, уже не так важно мне это будет. Сам понимаешь.

— Взгляд этот твой, как на него смотрю. — Покачал головой Романов. — С тобой я, Игорь Васильевич. Когда ворота открывал, не думал, но сам бог, видишь, руки мои направил.

Он поднял глаза к потолку, перекрестился, добавил.

— Часто провидение нас ведет.

— А коль со мной. Давай, поведай мне про интриги ваши. Как царю, государю своему все расскажи.

Он уставился на меня удивленно.

— Да что рассказывать-то. Ты и так знаешь, считай, все. И про Феодосию, и про татар, и про себя. Не удивлю я тебя ничем. — Вздохнул. — Верно говоришь, что не очень-то я нужен тебе.

— По порядку давай. Сколько людей с Оболенским ушло.

Разговор из настоящего сложного дипломатического боя перешел просто в высказывание мне той версии и той информации, которой владел Филарет.

После ответа на первый вопрос я сразу же распорядился одну из сотен своих, ту легкую, что окрест монастыря разведку вела, снарядить и послать вдогонку. Сомнительно, что поймают, но хоть разузнают, что да как. Куда ушли, как войско обошли.

Наказал ни при каких обстоятельствах к армии, идущей на нас с севера, не приближаться и, как только поймут люди, что сила эта близка, поиски бросать и возвращаться.

Посыльный кивнул и умчался. А я дальше слушал.

Получался настоящий исторический экскурс. Хоть и без фамилий и родов четких все это было мне сказано, выходило одно. Все бояре, что вокруг трона толпились — власти хотели и привилегий. Пример соседней Речи Посполитой заставлял их локти грызть. Иван-то Грозный жестко их прижал, и боялись они, что прижмет еще сильнее.

Уже тогда первые тяжелые преступления начались.

Царя травили, понемногу. Чтобы быстрее ушел.

Кто конкретно? Да все, видимо, по чуть-чуть. Это же больше поколения отцов и дедов тех людей, что сейчас у трона сидят. Поэтому не четко, а размыто говорил Филарет. Так получилось, что запасной вариант у Мстиславских зрел. Василий Юрьевич, что сокрыт был до времени. Как запасной вариант на случай пресечения царствующей династии. Были ли еще? Да кто знает. Несколько родов у трона сидело, и у каждого свои тайны были. Но видимо, к десятому году Смуты многое уже в лету кануло.

Но, после смерти Грозного, не срослось. Не рискнули, испугались.

Федор, сын Ивана на царство взошел.

Успокоились все. Более или менее благолепно и тихо зажилось. Человек-то царь был богобоязненный. Казалось бы, но за ним… Настоящий ужас для боярской власти поднялся. Годунов — никто и звать никак. А вылез, взошел и стал словно тень за спиной по своему разумению все делать, прикрываясь богобоязненностью и тихостью царя.

Испугались бояре.

Чем дальше, тем больше.

Думали, что коли не будет у царя наследников, не над кем будет Годунову стоять дядькой, регентом. Ну и травили и Федора, и царицу. Опять же понемногу. Царя меньше, женщину больше. Когда Годунов врачей призвал, из-за моря, чуть бунт не поднялся, и скандал был страшный.

А когда Феодосия родилась здоровой и крепкой…

Паника была. Но получилось, подменили ребенка на тощую и хворую. А девочку от рода Рюрикова сокрыли опять же до нужного часа. Хоть и девка, но все же по крови наследница. А значит, муж ее, так-то, наследовать может.

И все было хорошо, но Федор жил, несмотря на все яды, а Годунов силу копил. Все больше и больше. Все страшнее и страшнее становилось боярам.

И на престол взошел. Когда умер царь.

— А что до Дмитрия Углицкого? — Вмешался я в его монолог.

Остановил. Причем так получалось, что говорил Филарет, не таясь своих мордоворотов и людей моих. Хотя я обычных бойцов все же выдворил, оставил только телохранителей, Богдана и Абдуллу.

Раскрывал тушинский патриарх тайну за тайной. И на этот вопрос ответ у него имелся.

— О, здесь дело темное. Я вообще не понимаю, почему все так обернулось-то. — Он вздохнул, головой покачал. Скривился. — Судьба. Злодейка. Дмитрий же по всем канонам рожден в браке, который церковью не признан. Умер как-то, не пойми как. Годунову это, а зачем? Он же не дурак был. — Глянул на меня. — Вот кого-кого, а этого упыря я выгораживать не стану…

Чувствовалась чуть ли не животная ненависть у Филарета к Борису. Прямо до дрожи сводила она его с ума.

— Но человек этот, сущий демон. — Перекрестился Романов. — Он все предугадывал, просчитывал и… Да плевать он хотел на какого-то мальчишку. Не нужен он ему был и не важен. Ни живой, ни мертвый. Хотя мертвый даже вреден был. — Перевел дыхание, продолжил. — Кому из бояр? Да тоже. Но и вроде бы сам себя так ножом пырнуть. — Хмыкнул. — Это же постараться надо.

— Значит, не выжил? — Я улыбнулся.