А дальше — по тексту. Аню отправляют на кухню, она, обаяв кухарку, готовит восстание против Бастинды, тем временем, маленький, но храбрый Тотошка умудряется своими лапками открыть клетку со Львом.

Вместе со Львом они вытаскивают из соленой воды Железного дровосека, смазывают его маслом.

Хм… Вытащить-то они вытащат, но как смазывать станут? У них же лапы! Надо подумать. Ладно, пусть они смажут Железного дровосека не машинным маслом, а сливочным. То есть — коровьим.

Потом Аня выльет ведро воды на злую колдунью. Но злая колдунья не растает, как в сказке Волкова. Вернее — таять она начнет, но не сразу!

Бастинда станет кричать и звать на помощь подданных. Конечно же, на вопль повелительницы слетятся обезьяны.

Немножко помучаем наших читателей. Завершить главу на самом интересном моменте, а продолжение — в следующем номере.

Отрывок начнем с того, что отчаявшейся Ане на помощь героине прибегут друзья. Лев зарычит, Дровосек начнет размахивать топором, а Тотошка вцепится в хвост особо наглой обезьяны и погибнет в неравном бою.

Читатель сразу заплачет. Нет, зачем убивать храброго песика, ради чьих-то слез? Пусть остается в живых.

Что-то я забыл? А, куда девался Страшила? Не помню. Пусть Анька о нем думает. Пока она думает, я напишу кусок с разоблачением Гудини.

Конверты почтовые у меня есть. Разложить письма, надписать адреса. Главное — не перепутать! А дальше можно либо оставить в канцелярии — отправят, но лучше самому сходить на почту, чтобы не вводить Окружной суд в «непроизводственные» расходы на почтовые марки.

А времени-то уже двенадцать, скоро обеденный перерыв. И где мой стажер шляется?

Только подумал, как заявился коллежский регистратор Знаменский. Посмотрев на меня виноватым взглядом, спросил:

— Иван Александрович, вы меня не искали?

— А зачем? — удивился я. Или сделал вид, что удивился. Кивая парню на стул, заметил: — Официально вас никто мне в подчиненные не определял, так что — ваша воля, где вам бродить. Другое дело, что я больше ничего поручать не стану.

— И правильно, — вздохнул Знаменский, усаживаясь на стул. Кивая на конверты, которые я благоразумно успел положить адресом вниз, сказал: — Вижу, вы уже успели много дел сделать, запросы подготовили. Если желаете — на почту сбегаю, отправлю. Так оно быстрее выйдет. Курьера на почтамт отправляют, если писем не меньше двадцати штук накопиться.

— Спасибо, сам отправлю, — отмахнулся я, пресекая излишнюю услужливость помощника, за которой, определенно что-то стояло. — Павел Петрович, признавайтесь — почтальона вы вчера не допрашивали?

— Нет-нет, почтальона я как раз допросил, — засуетился Знаменский, вытаскивая из-за пазухи исписанный лист бумаги, сложенный вчетверо. А ведь говорил, что папочка у него имеется.

Я пробежал глазами протокол. Улыбнулся, увидев, что допрашивал следователь Знаменский. Ладно, потом поправлю, что следственное действие проведено по моему поручению.

Как я и предполагал — ничего. Почтальон Матыльков (да, через а) показал, что в последние полтора — или два месяца он вообще не приходил в дом Красильниковой, потому что газет она не выписывала, а писем на ее имя не поступало. Допрежь ей почта из Питера приходила еженедельно. И в день убийства он пребывал в своем собственном доме, с семьей. Супруга может подтвердить. А еще — соседи.

В принципе, алиби Матылькова следовало проверить, допросить жену. Но какой смысл? Я ему и так верю.

— Павел Петрович, вы молодец, — похвалил я помощника. — Все правильно сделали, все вопросы по существу. Конечно, могли бы протокол и пораньше занести, но и сейчас не поздно. Скажите-ка — в чем причина грусти?

Спрашивать — где же он шлялся, я не стал. Я и сам занимался не служебными делами, а личными.

— Иван Александрович, вы на меня очень рассердитесь, если я вам скажу, что передумал быть судебным следователем? — спросил вдруг Знаменский.

— А почему я должен сердиться? — удивился я. — Если вы передумали становиться судебным следователем — значит, у вас на то имеются веские причины. Так?

— Так, — кивнул Павел. Явно обрадовавшись тому, что его не ругают, спросил: — А почему вы не интересуетесь — чем я занимался все утро?

— Павел Петрович, я ведь уже вам объяснял, — с досадой пояснил я. — Вы не обязаны отчитываться передо мной. Если бы Его превосходительство официально назначил вас моим помощником — я бы с вас шкуру спустил. Возможно — спали долго, возможно — по старой памяти отправились долги выбивать.

Но настоящая-то правда была в том, что я и сам не знал — чем мне заняться. Иначе не сидел бы здесь, не писал письма родне и не занимался беллетристикой.

— А ведь вы угадали. Я вместе с нашим начальником ходил штраф со слесаря Янишева взыскивать. Ему мировой судья десять рублей за оскорбление бранными словами назначил, так он уже полгода не отдает.

— Взыскали? — без особого интереса поинтересовался я.

— Мы у него инструменты забрали, на тридцать рублей, — горделиво сообщил парень. — Вот, как квитанцию нам предъявит — все вернем. А нет — инструменты с аукциона продадим. Тридцать рублей не выручим, но долг покроем.

— Вот видите. И почтальона допросили, и начальнику помогли, — усмехнулся я. — А когда инструменты в кладовую свою поставили — или, куда вы изъятое складываете? В голову мысль пришла — а зачем мне следователем-то быть? Верно?

— Верно, — согласился коллежский регистратор. — Вот, когда нужно долги по судебному иску взыскивать — тут все понятно. Пришло распоряжение из суда — в нем все прописано. С кого взыскивать, сколько, в какой срок. А следователем быть — так это же, не пойми что и делать.

— А вы как думали? — развеселился я.

— А я-то думал, что это, как в «Приключениях князя Крепкогорского и доктора Кузякина». Вы явились на место происшествия, все осмотрели и сделали выводы. И тут бац — и преступника поймали.

— Нет, Павел Петрович, — покачал я головой. — Реальность — это одно, а приключения — совсем иное.

— Да как же так? — растерянно посмотрел на меня Знаменский. — Разве не вы про сыщика рассказы пишете? Так почему вы сами не можете так легко и быстро раскрыть?

— Павел, еще разочек повторюсь — реальность отличается от литературы, — терпеливо пояснил я. — Преступник всегда оставляет следы на месте преступления, совершает ошибки. Крепкогорский — счастливчик. Он сразу понимает — какой след выведет к преступнику, моментально обнаруживает ошибки злоумышленника.

Хотел сказать о том, что, если просто начнешь описывать рутину — так тебя и читать не станут. Кому интересна рутина? А вот мгновенное озарение — это да.

— А настоящему судебному следователю для