Вспомнился Владимир Владимирович, рассказывающий фининспектору о том, что поэзия сравнима с добычей радия.

«В грамм добыча, в год труды».

У следователя, примерно, тоже самое.

— Нет, я так не смогу, — покачал головой Знаменский.

— Так ничего страшного. Вы еще в таком возрасте, когда имеете полное право выбора. Вам нужно искать себя.

— Искать себя? — нахмурился Павел, пытаясь вспомнить — слышал ли он такое выражение? Наверняка не слышал.

— Человек просто обязан себя искать, — заявил я. — Разумеется, лучше это делать, пока вы молоды и не повторять, например, моих ошибок.

Забавный разговор. Я старше Павла на год, но говорю — нет, изрекаю, с таким уверенным видом старца, просидевшего лет сто в пещере. Аж самому смешно.

— Ваших ошибок?

— Потратить три года на изучение математики, а потом понять — что это мне совершенно не нужно, — пояснил я. Посмотрев на часы, спохватился. Поднялся со стула, пошел к вешалке, давая понять несостоявшемуся следователю, что пора закругляться. — Конечно, даже в моем случае не все потеряно, но право слово — лучше бы мне сразу поступать на юридический факультет, времени бы изрядно сэкономил. Так что, служите судебным приставом, а потом, через годик, еще разочек подумаете — нужно ли вам куда-то переходить?

Глава 21

Грехи молодости

После обеда я застал-таки Михаила Терентьевич на его рабочем месте. Вскрытие он провел, акт судебно-медицинской экспертизы написал. Казалось бы, что еще?

Но было еще кое-что, о чем расскажу чуточку позже.

А к четырем часам, как уговаривались, пришел к Лентовским.

Встречали меня Иван Андреевич Милютин и его дочь — хозяйка дома. А сам хозяин — мой начальник, решил, что присутствовать на допросе собственной жены не станет. Эх, Николай Викентьевич. Вот, если бы мою Леночку принялся допрашивать следователь, позволив мне присутствовать на допросе — разве бы я отказался?

Подумав, мы все-таки решили, что беседовать станем не вместе, а порознь. И вначале составлю разговор с Городским головой, а уже потом с его дочерью. И никаких бумаг пока составлять не стану. Бумага от разговора отвлекает, заставляет насторожиться. Лучше мы сейчас так, без протокола, а уже потом, в тиши кабинета, все запишу, да и пошлю с курьером, чтобы расписались.

Ага, с курьером. Особенно, если курьером поработает мой начальник. Но ему не привыкать.

— Иван Андреевич, кто у Зинаиды Дмитриевны наследник? — задал я свой первый вопрос. Я-то считал, что она к череповецким Красильниковым относится, а узнал, что ваш компаньон приезжий.

— Приезжий, — кивнул Иван Андреевич. — А нашим Красильниковым только однофамилец. Мы с Дмитрием почти сорок лет назад познакомились, когда я с братом из Череповца в Санкт-Петербург скот гонял. Слыхали, небось, с чего мы дело свое начинали?

Я кивнул. Еще бы, да не слыхал. Братья Милютины рано остались без отца. Сначала Иван и Василий покупали в окрестных деревнях скот, перегоняли его в столицу (600 верст пешком!), потом начали закупать зерно, обзавелись лодкой для перевозки. А там — пошло-поехало.

— Дмитрий сам из Рыбинска родом, но не из купцов, как мы — из мастеровых, которые барки делают. Он же, как и мы, рано без отца остался. Гонору много было — в подручные к дядьям или прочей родне пойти не хотел, желал сам — и строить, и продавать. А родня у него — дескать, куда тебе, сопляку, самому продавать? Первую лодку сделал — крепкая, да неказистая. Его родня на смех подняла. А мы с братом посмотрели, да и взяли. Барка, пусть и неказистая, но добротная, а продал он нам по дешевке. Потом и вторую у него взяли. Но кроме нас, у него лодки никто не покупал, а жить-то надо, так стал он потихонечу нам помогать — с мужиками заранее договаривался о покупке зерна. Мастерскую продал, стал у нас вроде приказчика. И барки покупал, и зерно скупал. А человек он экономный, денег поднакопил, женился, потом решил сюда переехать. Все деньги свои мне из рук в руки передал — мол, знаю, не обманешь. Помню, я на его деньги четыре баржи купил. А в Череповце он у меня правой рукой стал. Василий — брат, все больше в разъездах, он либо в Нижнем, либо в Самаре, да и завод на нем, а мне постоянно то в Рыбинск, то в Санкт-Петербург мотаться приходится. Дмитрий и за пристань отвечал, куда зерно из полубарок сгружают, и за перегрузку. А самое главное — следил, чтобы баржи по Мариинке вовремя уходили. Как Дмитрия не стало, четырех приказчиков вместо него нанимать пришлось.

— То есть, наследников Зинаиды искать придется? — уточнил я, слегка взгрустнув. Нет бы, Иван Андреевич мне конкретного наследника назвал, был бы у меня подозреваемый.

— В Рыбинске придется искать, — вздохнул Милютин. — Стряпчему своему поручение дал — займется. А уж как скоро — один бог ведает.

М-да, Городскому голове, простите за каламбур, лишняя головная боль. С наследством покойного генерала Калиновского у Предводителя дворянства должна голова болеть, а Красильниковы — это уже Городская управа.

— Иван Андреевич, при осмотре кабинета Зинаиды Дмитриевны, я обнаружил векселя, выписанные от вашего имени. И сумма несусветная — триста тысяч.

— А что мне оставалось делать? — пожал плечами Иван Андреевич Милютин. — Зинаида, Царствие ей Небесное, несколько месяцев назад завела разговор о том, что она собирается создать свою собственную семью, а у ее будущего мужа могут быть другие планы, нежели оставлять наследство супруги в торговом деле. Стало быть — ей понадобятся все ее деньги — все наследство отца. Я, конечно, попытался поуговаривать, но Зинаида уперлась — мол, хочу! Видимо, очень спешила новую жизнь начать…

Иван Андреевич вздохнул. Понятно, что жалко ей дочку старого друга, да еще и подругу собственной дочери.

— Теперь вот, думаю — как же я правильно поступил, что векселя Зиночке выписал, — задумчиво сообщил вдруг Милютин.

— Почему правильно? — не понял я.

— А потому, что не будь векселей, я бы у вас первым подозреваемым стал. Верно? У меня самый крепкий мотив — избавиться от девицы, которой деньги принадлежат, вложенные в мое дело. Триста с лишним тысяч! Конечно, не сам бы пошел, а нанял кого.

Забавно, но я Милютина не рассматривал в роли подозреваемого. Вру. Конечно же рассматривал. Правда, его кандидатуру отмел сразу. И дело не в моей симпатии к Ивану Андреевичу, а в практичности, о чем я сразу и поведал