А при появлении законных наследников Зинаиды, векселя Милютину все равно придется оплачивать, но вполне легально, и с рассрочкой.

— Да, тут вы правы, — согласился я. — Не осилить убийце такую сумму. Тем более, что он и так заполучил неплохой куш — семь тысяч.

— Вот и я про то. Убийца — он не дурак, рисковать не станет.

— Еще я у Зинаиды акции вашего банка изъял, — сообщил я. — Я их тоже, до появления законных наследников в Казенную палату на хранение сдал.

— Акции? — удивился Милютин. — А они-то у нее откуда взялись? У Зинаиды акции в нашей Питерской конторе лежат, на них дивиденды каждый год набегают. За прошлый год на Зиночкин счет тысяч пять должны были перечислить.

— Вот тут уж не знаю, — развел я руками. — Осматривал ее спальню, заглянул в комод, а они там и были спрятаны. Сто акций Волжско-Камского банка, по двести рублей каждая. Интересно, сколько они сейчас стоят?

Не стал говорить, что акции были спрятаны под нижним бельем, но Иван Андреевич и сам может догадаться. А еще подумалось, что как прекрасно, что я не стряпчий, что станет заниматься наследством покойной Зинаиды. Придется все систематизировать, отыскать разрозненные счета.

Кстати, я не нашел в доме Красильниковой банковских депозитов.

— Сейчас их можно продать по двести двадцать, может — двести тридцать рублей. Но лучше не продавать. Акции наши, как железную дорогу строить начнем, в гору пойдут. И те, что вскорости выпустим, и старые — Волжско-Камского банка. Деньги-то на строительство через наш банк пойдут.

В гору — это хорошо. И Анька мне поручение давала — прикупить акций Александровской железной дороги, тысяч на пятнадцать. Не забыть бы потом поинтересоваться.

— А, вспомнил, — воскликнул Милютин. — Лет восемь назад, Дмитрий, покойный, Зинаиде подарок решил сделать — сто акций подарить, чтобы дочка со своими деньгами была. А она, верно, в комод засунула, да и забыла. А ведь на эти акции тоже денежек набежало.

— А сколько у Зинаиды на счетах? — поинтересовался я.

— В нашем банке — тысяч двести, не меньше.

Ерш твою медь! У меня не голова, а жестяная банка.

— Иван Андреевич, вы сможете телеграмму дать, чтобы счета Красильниковой заблокировать… я хотел сказать — заморозить? И тех, кто попытается снять деньги со счетов, задерживать и сдавать в полицию?

— Еще вчера такое распоряжение отдал, — сообщил Милютин. — И в наше отделение, и в главный банк. Конечно, у покойного Дмитрия могли быть деньги в каком ином банке, но сомневаюсь.

— Фух, замечательно, — выдохнул я. — Вы молодец, Иван Андреевич. Я сам бы должен такое распоряжение отдать, но…

Хотел сказать — лопухнулся, но не сказал. А придумать другое слово не смог. И то, что у Зинаиды, кроме наличных средств, могли еще иметься и банковские счета. из головы вылетело.

— Вы попросту не успели, — утешил меня Милютин. — Знаю, вы и так денно и нощно трудитесь, чтобы убийцу найти. К тому же — откуда вам про Зинкины деньги знать?

Мне стало неловко. Тружусь… Я все утро письмами занимался, и литературой. А следовало убийцу искать. Или хотя бы письма от «жениха» почитать. А я только штемпеля глянул. Убедился, что последняя эпистола пришла два месяца назад, отложил в сторону. Чужие письма читать не люблю, разве, по делу, а здесь смысла не вижу. Или есть смысл?

Чтобы замаскировать неловкость, сказал:

— Иван Андреевич, вы мне очень помогли. А с официальными показаниями — как договаривались. Сделаю запись, попрошу Николая Викентьевича вам показать,

— Чай будете пить? Или сразу Машу позвать?

Чаю бы попить невредно, но, обуявший стыд потребовал, чтобы я поработал. В том смысле — что поговорил бы с подругой убитой.

— Чай лучше потом, — изрек я. — А я бы с Марией Ивановной поговорил.

Госпожа Лентовская уселась за собственный стол, но выглядела не хозяйкой кабинета, а скромной школьницей.

— Мария Ивановна, скажите — отец Зинаиды Дмитриевны, был строгим отцом?

Кажется, супруга моего начальника была изрядно удивлена вопросом.

— Иван Александрович, а какое это имеет значение?

Значение… Возможно, что никакого. Но после посещения морга у меня перед глазами стоит не лицо мертвой женщины, а ее спина — мертвенно-бледная, покрытая старыми шрамами.

— Как я и полагал изначально — смерть наступила в результате перерезания горла и обильной кровопотери, — сказал доктор. — Беременности не обнаружено. Но вот на спине у покойной очень характерные следы. Застарелые, надо сказать. Не хотите глянуть?

И зачем я согласился? Мог бы и на слово доктору поверить.

Чтобы посмотреть спину, пришлось помогать Михаилу Терентьевичу повернуть женщину на бок. Боже, до сих пор ощущаю на своих ладонях мертвую плоть — холодную и слегка липкую.

Некоторые из шрамов выбелились, почти пропали, но кое-какие оставались синими даже теперь, после смерти.

— Особенности строения кожи, — пояснил Михаил Терентьевич. — У кого-то шрамы рассасываются с течением времени, у кого-то нет. Когда-то барышню по спине отхлестали — не то плеткой, не то ремнем. Помогайте, — скомандовал доктор. — Положим барышню обратно.

Я помогал. Тем не менее, заслужил неодобрительный вздох от нашего внештатного патологоанатома.

— Хорошо, что вы не доктором стали, а юристом, — хмыкнул Федышинский.

— Видел я вашего коллегу из земской больницы, — огрызнулся я. — Так тот покойницу через платочек щупал…

— Елисеева, что ли? — скривился Михаил Терентьевич. — Это не мой коллега, а так, недоразумение. Не знаю, как он вообще диплом получил? По мне — гнать его поганой метлой. Если покойников боится — так он и живым помочь не сможет.

Не стал ничего говорить, но дал зарок — как только разберусь с делом Зинаиды, начну разбираться с господином Елисеевым. Диплом проверю, уточню — какое учебное заведение заканчивал, попрошу Абрютина запрос отправить. Кто знает, не получил ли земский лекарь документ об образовании нечестным путем? Или, он его вообще купил. В моей реальности такие казусы случались, как знать — может, и здесь такое практикуется? Правда, если смотреть на внешний вид Елисеева — дешевую одежду, сомнительно, что у него бы хватило денег.

После покойницкой я долго оттирал ладони свежим снегом, а потом еще забежал домой — помыл руки с мылом.

— Мария Ивановна, — честно сказал я. — Сам не знаю, что имеет значение для раскрытия преступления, а что нет? Такое чувство, что в полной темноте иду, на ощупь. И что-то такое. сам не знаю, как лучше объяснить. В общем — витает