— Всегда рад помочь правосудию, — церемонно поклонился почтмейстер, посматривая на вои бумаги, давая понять — мол, иди-ка ты отсюда. — Если бы ваш помощник сразу изложил ситуацию, растолковал — что к чему, вам бы и приходить не пришлось.

— Еще, не подскажете — если деньги не востребованы, что с ними будет?

— Если почтовый перевод не истребован адресатом в течении двух недель, деньги отправляют обратно, — пояснил Попов. — Но в этом случае за хранение снимают один процент. Но в данном случае возвратов не было, иначе стояла бы пометка.

Значит, деньги лжемайор получал? А ведь разговор с ним составляли два месяца назад. И, что интересно — ничего ему не предъявишь.

Зайду к Абрютину, уточню — отправил он запрос или нет? Пусть напишет, чтобы доставили Синявского сюда, в Череповец. Допрошу бывшего поручика по факту смерти Зинаиды, да и определю его в Окружную тюрьму в качестве подозреваемого. Сознается в убийстве — замечательно. А нет, то все равно, пусть сидит в ожидании суда. Можно о нем и «забыть» месяца на два. Или на три? А чего мелочиться-то? Сразу на полгода.

Разумеется — свинство с моей стороны, самоуправство, злоупотребление служебным положением. Жалобы в Судебную палату пойдут. Не исключено, что мои коллеги «сверху» даже дело в отношении меня откроют за незаконное лишение свободы. В тюрьму не посадят, отмажусь. Бумаги писать не привыкать.

Но в мой формулярный список запись внесут — мол, состоял под следствием. С такой записью служить можно, но выше коллежского асессора не прыгнешь. А мне до надворного советника всего каких-то три года осталось. А потолок у следователя по особо важным делам — коллежский советник. Считай — полковник. И не факт, что очередной чин мне сам государь преподнесет. Он уже и так два раза чинами жаловал. Перебор. Скорее всего — придется двигаться по ступенькам, как всем прочим, когда ходатайство о повышении путешествует по нашим бюрократическим закоулкам.

Карьера… Вот ведь, блин. И в генералы хочется пробиться, и мошенника наказать. Ладно, шут с ним, с надворным советником. Коллежский асессор — тоже неплохо. Кое-кто о таком чине десятилетиями мечтает.

Зато, пока Игорь Модестович Синявский сидит у меня в тюрьме, он точно, что не найдет себе очередную добычу. Так что, рискну карьерой. В крайнем случае — выйду в отставку и стану частным детективом. Буду следить за неверными женами, отыскивать пьяных мужей. Еще, возможно, начну специализироваться по розыску домашних животных. А если еще и книжки писать — так не пропаду.

Глава 20

Утро следователя

Разумеется, любое утро у меня начинается с чашки кофе. Если его нет, я за себя не ручаюсь. Запросто разозлюсь и отправлю под арест половину города, а начну с кухарки, если та позабудет купить зерна, обжарить их и смолоть. Ладно — только обжарить, смелю и сам.

К кофе пригодилась бы свежая газета, но почту приносят в девять, когда я отправляюсь на службу, поэтому прессу читаю вечером. Или вообще не читаю. Я и выписываю-то лишь «Новгородские губернские ведомости» и «Новгородские епархиальные ведомости».

Первую из-за того, что я, все-таки, служу в Новгородской губернии, в какой-то мере являюсь губернским чиновником, поэтому должен поддерживать местную прессу, быть в курсе событий, а вторую — потому что там печатают много интересного, касающегося древней истории. Причем, не только нашего края, но и России в целом. Жаль, не указан редактор неофициальной части — познакомился бы.

Так что, чтение периодики спешки не требует, тем более, что «Губернские ведомости» все равно привозят к нам с опозданием дня на три, а то и четыре.

Сегодня — исключение из правил, потому что на столе, под вчерашними газетами, обнаружил письмо из Санкт-Петербурга. Конечно же от Аньки. И как это я вчера просмотрел? В том смысле — что не увидел письма? А, Татьяна взяла письмо и газеты, положила на мой письменный стол, а я вчера, как пришел, газеты не трогал. Настроения не было.

А ведь я соскучился о ней.

И что она пишет?

'Здравствуйте многоуважаемый Иван Александрович.

В первых строках своего письма хочу сообщить вам, что вы, дорогой мой братец Ванечка — настоящий поросенок.

Причем — гадкий, грязный и неумытый!'

Ничего себе, наезд. Причем — кроет меня теми фразами, которыми я ее когда-то ругал. Ишь, запомнила.

И за что это? А, есть за что.

'Со времени вашего отъезда из Санкт-Петербурга прошло уже семь дней (три дня на дорогу, и еще три-четыре дня кладу на время, что будет идти мое письмо), а вы, до сих пор, не удосужились написать ни своей маменьке, ни мне хотя бы несколько строчек.

Или я неправа? И вы, любезный братец, уже соизволили отписать нам — как вы доехали, все ли в порядке с вашим драгоценным здоровьем, не сбежала ли ваша невеста с проезжим гусаром, хорошо ли кушает Манька?

Если это так, и я действительно неправа, а ваше письмо уже стучится к нам в дверь, то я готова извиниться перед вами — а еще лично съездить на Императорский фарфоровый завод, и заказать вам дюжину козочек для коллекции.

Но нет, дорогой братец, зная вас, уверена, что письмо до сих пор не написано. Поэтому, могу быть спокойна за свой кошелек.

Охотно верю, что у судебного следователя снова случилось какое-то дело — раз вы вернулись в город, точно, кого-нибудь да убили'.

Далее «официальная» часть письма была прервана рисунком мордочки, вроде смайлика:)) и Анька перешла на ты.

«Ваня, но на самом-то деле, ты можешь найти минут десять-двадцать, чтобы написать письма маменьке и мне. Или хотя бы напиши только Ольге Николаевне. Она, между прочем, очень переживает — как ты доехал? Не случилось ли чего?»

Мне стало стыдно. Не так, чтобы провалиться сквозь землю, но ощутимо.

Я же собирался сразу с дороги написать письмо — хотя бы одно на всех, но отвлекся, а потом убийство случилось.

Явлюсь на службу, там все и напишу. И родителям, и Ане. Можно бы прямо сейчас — время есть, но чернила закончились. Пока Анька была — проблем не знал. Думал, что чернильница сама наполняется, а тут, вишь, сухая.

О чем еще пишет Анечка?

'Наверное, про побег Леночки с гусаром — глупая шутка. Но из рассказов, что мне попадались в журналах, непременно присутствует побег невесты с гусаром. Так себе и представила — дорога, а по ней скачут гусары, увлекающие