Винокуров. Брат Софьи Зубовой, ее соперницы за неофициальное, но от того не менее желанное и влиятельное место первой дамы города. Признаться, соперничество между ней и Зубовой началось спонтанно и никогда не переходило некой черты, после которой начинается открытая война. Просто в один момент Зубова озадачилась созданием своего театра. Ну казалось бы — что такого? Многие дворяне, особенно из больших городов, делают нечто подобное. У кого-то получается лучше, у кого-то — хуже. Не велика беда. Вот только у Софьи Александровны получилось очень достойное место. И высший свет начал потихоньку «перетекать» из кабинок ресторана Повелецкой в театр Зубовой. Самые свежие слухи стала все чаще получать ее соперница. Самые важные встречи — проводиться на полях ее театра. Особенно — междугороднего характера.

Когда осознала ситуацию, вступать в открытый конфликт Валерия не решилась. Ведь и сама Зубова никогда не говорила ничего плохого о ее ресторане, не клеветала в ее сторону и не очерняла. Просто ее заведение стало более привлекательным для света. А идти против дворянки, пусть и жене городского головы, но все же купчихе, обычной мещанке — это бросать вызов не только Зубовой, но и всем аристократам города. Единственное, что оставалось женщине — работать над повышением популярности собственного заведения.

Так в ее ресторане появился повар-иностранец. Обычное дело для столичных заведений, где большинство поваров как раз не являлись русскими. Там даже первые рестораны открывались как раз выходцами из Европы. Они и задавали моду. Но зазвать иностранца в этакую глушь — дело непростое. Без помощи со стороны Германа Христиановича не обошлось. Затем ярмарочных скоморохов заменили музыканты с образованием. И на скрипке играть могут, и на гитаре. Исполнить современный романс или даже кусочек оперной музыки — для них было вполне по силам. А по праздникам и цыгане со своими песнями и плясками выступают. Все это помогало женщине не уйти в тень, продолжать соревноваться с Зубовой, что даже в какой-то мере ей льстило. Но если она станет участницей открытого конфликта с ее братом, все «благородное» соревнование тут же пойдет прахом. И никакой муж со своей должностью Валерии Павловне не поможет. У Зубовой тоже есть муж, и должность у того тоже немаленькая. Да к тому же она — аристократка, что сразу повышает ее шансы почти в любом деле против Повелецкой.

Но и отказывать графу ей не хотелось. Ведь это означало признать свою беспомощность в деликатных вопросах, да и подобный отказ будет иметь последствия и для ее репутации претендентки на место первой дамы города. Если ты не можешь помочь в таком щекотливом деле, нет у тебя таких связей, то о каком первенстве может идти речь?

Валерия знала, что у ее мужа людишки для выполнения «щекотливых дел» имеются. Как и у каждого купца, достигшего хотя бы второй гильдии. В торговле без них никак. Но привлекать их — значит однозначно влезть в чужой конфликт. А ведь те людишки и провалиться могут. И все вскроется. И что тогда? Понятно что — их соперничество с Зубовой перестанет быть благородным.

«Зато можно посоветовать кого иного, не связанного со мной и тоже точащего зуб на Винокуровых, — пришла к выводу женщина. — И чтобы у этого человека нашлись такие людишки. Осталось понять, кто это может быть».

Вот во время этих размышлений ее и прервал обеспокоенный долгим молчанием граф. Взяв паузу, Валерия тут же отправилась к себе в кабинет, расположенный рядом с кухней. И там, под стук ножа за стенкой и звуками скворчащей на печке еды, вновь вернулась к своим мыслям — как бы выполнить просьбу графа. Об ответной услуге можно и после подумать. Все ведь понимают, что подобная помощь не оказывается безвозмездно. Но и банальные деньги за такое не берут.

Для начала женщина выписала себе на листок имена вообще всех, кого она знает, с сомнительной репутацией. Тех, кто имеет в теории таких же людишек для сомнительных дел, что и ее муж. Затем вычеркнула из списка тех, к кому бы она сама не обратилась или у кого плохая репутация никак не связанная с незаконными делишками. Затем вычеркнула людей, как-либо связанных с Зубовыми и Винокуровыми — деловыми отношениями, или дружественными связами. И лишь после посмотрела на оставшиеся имена. Таких оказалось всего два. И больше всего подходило для Константина Васильевича лишь одно имя — князь Белов Григорий Александрович. Вот уж кто по всем статьям мог бы решить проблему графа. И людишки у него точно имеются, в этом никто не сомневался. Не с теми методами контроля собственных крестьян, что практиковал князь. Пусть формально за руку его не ловили, но несколько грязных историй все же просочились в свет. И сосед он Винокурову — смогут те людишки быстро скрыться при случае. И опять же с нынешним капитаном-исправником он на короткой ноге. Уж сколько сил князь положил, чтобы продвинуть Губина на это место, одному богу известно. Но что без его вмешательства не обошлось — факт. Даже если лихой люд попадется «на горячем», князь сделает все, чтобы они не растрепались о заказчике.

— И я в стороне тут нахожусь, — удовлетворенно кивнула Валерия Павловна. — Вот его-то и посоветую вечером Константину Васильевичу.

* * *

Проснулся я от бурчания в животе. Все-таки приехал я примерно к обеду, но благодаря массажу и общему чувству приятной расслабленности — я дома — вырубился. Даже не ожидал, что успел прикипеть к поместью настолько, что на полном серьезе ощущаю себя здесь, как в родном доме. Может, подсознание или память прошлого Романа сказалась, а может — общая атмосфера, в которой я живу, но факт есть факт. Ни у тети, ни тем более в гостях у Сокольцевых ничего подобного и в помине не было.

Пелагея уже ушла, даже не заметил в какой момент, поэтому ничто не помешало мне спокойно одеться. Да и гостинцы я родным еще не раздал, хотя тем же близнецам обещал их чуть ли не с порога. Пришлось исправляться.

Шлепкам мама обрадовалась. Да и детям они пришлись по душе. Больше не будут на нас с отцом с завистью поглядывать. Кроме обуви я еще и сладостей немного прикупил — петушков на палочке, да конфет. Последние дороже всего мне обошлись. Но полные радости и обожания глаза сестры и братьев того стоили.

— До праздника ты больше никуда не собираешься? — спросил меня отец, когда мы пообедали и перешли в его