— Просто как-то взял в руки кисть, и в итоге понял, что у меня получается перенести образ из головы на холст, — соврал я.

Не говорить же правду?

— Да, бог наделил вас чудесным талантом. Скажите, а вы могли бы написать мой портрет?

— Вы умная женщина, — улыбнулся я, — ответ вам уже известен. Вопрос лишь в цене.

Повелецкой понравился мой ответ. А вот когда я назвал цену, она заметно посмурнела.

— Так… много? — неприятно удивилась она. — Почему?

— Столько я беру сейчас со всех, кто обращается ко мне с подобной просьбой. Только сегодня утром я писал портрет господину Сокольцеву. И взял с него ровно столько, сколько назвал вам. И до этого был проездом в Царицыне, где тоже брал такую цену.

— Но Маргарита говорила, что для нее все обошлось лишь каким-то необычным платьем для вашей служанки, — нахмурилась Валерия Павловна.

Вот что значит — супруга купца! Уж это мне о женщине успела тетя рассказать, прежде чем отпустила на встречу с Повелецкой. Пытается торговаться в любой ситуации.

— Когда я писал портрет госпожи Угорской, то сам не был уверен в своих силах. Да и ее цена не в платье была, а как раз в ее связях. Как еще я мог донести до общества о своем таланте? — выгнул я бровь. И в глазах женщины возникло понимание и даже некое уважение. — Маргарита Игоревна к тому же в некотором роде рисковала — а вдруг бы у меня ничего не вышло? Я ведь до того лишь пару портретов написал. Один раз — случайность, два — совпадение, и лишь три — статистика.

— Я вас услышала, — уже более спокойно наклонила голову женщина. — Значит, никак цену не снизить? У меня тоже есть связи и гораздо более обширные, чем у Маргариты.

Я задумался, потянувшись за чашкой чая. Пусть пока не ем, но хотя бы глотнуть чего-то, а то в горле пересохло, нарушением приличий не будет.

— У вас очень красивый ресторан, — начал я через минуту. — И если добавить сюда картин, станет еще лучше. Я могу нарисовать их для вас, скажем… за десять серебряных рублей — каждая. Как вам такая сделка?

— И что вы изобразите на них?

— Что сами предложите, — пожал я плечами. И тут же уточнил, — кроме вашего портрета.

Повелецкая аж расхохоталась.

— А вы не промах. Хорошо! Я согласна на ваше предложение. Пока вынуждена вас оставить, но не скучайте, скоро я вернусь.

Повелецкая плавно поднялась с кресла и вышла. Наконец-то! Я тут же накинулся на еду, которая успела подстыть. Но несмотря на это, все было довольно вкусно. Лишь челка слегка меня раздражала, падая на глаза. Надо бы к парикмахеру сходить, а то оброс уже. Вот кстати еще одна причина, почему меня могут принимать за творческого гения — те тоже не особо следят за своим внешним видом. А я просто так замотался, что и не до прически было. Да и нет у нас дома парикмахера, насколько мне известно. Надо бы его посетить, перед тем как домой возвращаться. Чувствую, из-за внезапно расширившегося заказа я здесь задержусь.

Так и оказалось. Валерия Павловна вернулась спустя четверть часа. Я к тому моменту успел все доесть и сыто откинулся на спинку кресла. Одобрительно осмотрев пустой стол, на котором осталась лишь ее не выпитая чашка кофе с пирожным, она предложила подъехать к ней домой сегодня через пару часов. Так как мне все равно нужно было взять мольберт и прочие принадлежности, отказываться я не стал.

Когда вернулся в усадьбу Зубовых, то кроме тети домой вернулся и Владимир Михайлович.

— Ну как прошла встреча? — с беспокойством спросила Софья Александровна.

— Договорились о портрете и трех картинах в ее ресторан. Картины со скидкой, — вздохнул я.

— Купчиха, — презрительно протянула тетя, но в глазах у нее мелькнула радость.

Видимо все же переживала, что Повелецкая постарается втянуть меня в их разборки, и выдохнула с облегчением, когда та не стала этого делать. Во всяком случае, прямо сейчас. У тети я узнал и о парикмахере. Такой в Дубовке был, правда назывались они сейчас иначе — цирюльники. Но попасть к нему немедленно не вышло — нужно было записаться заранее, так как очередь из благородных господ к нему стояла аж на неделю вперед. Столько я ждать не желал.

— Ну не к обычному же тебе идти, который мужиков стрижет? — всплеснула руками тетя.

— Мне модной прически не надо, лишь бы волосы укоротить, — заметил я в ответ.

— Я Авдеичу скажу, он с утра подойдет, обкорнает парня, — вмешался в наш спор Владимир Михайлович. И уже специально для меня пояснил. — Это наш лекарь портовой. Он раньше на военном фрегате ходил и умеет с ножницами обращаться.

Меня это вполне устраивало, потому тете пришлось смириться, что ее племянник не получит модной стрижки.

К дому Повелецких я прибыл точно в срок. И снова на извозчике, так как не знал, где находится особняк Валерии Павловны.

Мне предстал кирпичный двухэтажный дом с кованым забором перед ним. На калитке висел массивный колокол размером с два моих кулака из бронзы. Лишь позвонив в него, из дома вышел слуга и проводил меня до зала, где уже ждала госпожа Повелецкая вместе с мужем.

Аристарх Венедиктович был мужчиной в годах, полностью седой с шикарными бакенбардами и вислыми усами. Своими размерами он изрядно превосходил супругу, а меня встретил хоть и благожелательно, но без всякого интереса. Не удивительно, что вскоре Валерия Павловна увела меня в гостевую комнату, где мне и предстояло работать.

К моему визиту женщина приоделась. Платье на ней было с широкой юбкой-куполом, открытые плечи и довольно глубокое декольте, чтобы было видно шикарное колье на груди. Волосы она завила в локоны, которые сейчас спадали по ее плечам. А на макушке женщина вставила серебряную диадему. Да и само платье было украшено золотыми и серебряными нитями.

— Чуть в талии, если можно, убавьте меня, Роман, — чуток стеснительно сказала она перед тем, как я начал работу.

— Хорошо. А вы пока подумайте, если еще не успели, какие картины мне нарисовать в ваш ресторан.

Сама работа заняла чуть больше двух часов. Хоть в отличие от Сокольцева эскиз карандашом я выполнил быстрее, но краска в этот раз сохла дольше. Зато результат Валерии Павловне очень понравился.

— Великолепно, — удовлетворенно выдохнула она, когда взглянула на свой портрет.

У нее даже дыхание участилось, от чего грудь, зажатая корсетом, начала вздыматься чаще.

— Что с картинами? — напомнил я женщине.

— А? — оторвалась она от любования самой