— Да, госпожа.

Ей она поклонилась низко. Онора кивнула, глядя на неё и присела на край кровати. Гленна поспешила снять с неё перепачканные грязью туфли, совсем не подходившие к изящному наряду королевской невесты, а потом принялась за поиски ночного горшка.

В голове её были сотни мыслей, сменявших друг друга стремительно, но привычные действия, хоть и на новом месте, вернули ей ненадолго ощущение почвы под ногами.

— Ты опять молчишь, Гленна? — спросила Онора.

— Мне казалось, вам это нравится, госпожа, — ответила девушка, отвлёкшись от проветривания одежды принцессы, которая успела набрать влаги, не смотря на кованные сундуки.

— Да, пожалуй, — ответила Онора.

В её голосе было что-то печальное, ей совершенно несвойственное. Гленна впервые заметила намёк на слабость в облике госпожи. Может не так ей был безразличен отъезд из родных мест, как казалось до этого служанке?

— Тоска по дому пройдёт со временем, — сказала она то, что повторяла себе ежеминутно, — король Тибальд достойный человек.

— Достойный, — ответила Онора, — даже не смотря на то, что он почти ровесник моему отцу.

— Это беспокоит вас?

Онора пожала плечами.

— Не знаю, что бывает с вдовами в этом краю. Я ничего не знаю об обычаях Англии. Столькому придётся научиться. Столько мест пройти, где легко упасть не зная дороги.

Служанка замерла, с удивлением узнавая в словах принцессы отголоски собственных тревог. Эта сильная, ничем не похожая на неё девушка, казалась совершенно невозмутимой всё это время. На деле же она, как и Гленна, боялась неизвестности, что ждала их впереди. Впервые девушка поняла, что на этом зыбком пути она на самом деле не одиноко. Лишь в эту минуту Гленна поверила, что они впрямь могли бы стать опорой друг другу. Просто потому, что пути их теперь слились в единую дорогу, не смотря на пропасть, что никогда не сделает их равными. Может быть, они и не смогут пройти по этой тропе взявшись за руки, но, всё-таки, их ноги будут ступать подле друг друга, прогоняя одиночество.

— Я понимаю вас, — сказала девушка, хотя это было на грани дозволенного.

Онора смерила её долгим, слишком глубоким взглядом, из-за которого кожа Гленны покрылась мурашками. Затем кивнула, не сказав больше ни слова.

Они провели в комнате несколько часов. Онора быстро уснула, хотя постель её была холодна. Даже Гленна сумела преклонить голову у ног госпожи, припомнив её едкие слова о том, что девушка похожа на собаку.

«И впрямь похожа, — призналась она себе, — как и любая служанка, стерегущая покой своей госпожи»

От этой мысли, справедливой и честной, на сердце стало тоскливо. Она вновь подумала о доме, о реке, журчание которой было слышно у ворот замка. Здесь ведь даже моря было не видно. Лишь лес, да поля можно было разглядеть в тонкой щели, которую даже ей было трудно назвать окном.

Зато вот пир здесь был совершенно таким же, как дома. Разве что Гленна, роль которой теперь была немного другой, не носила кувшин с тёплым вином по залу, как бывало прежде. Теперь ей нужно было лишь быть рядом, когда её позовут, но принцесса не спешила отдавать приказания. Разве что одно слетело с её уст:

— Перестань так себя вести. Веселись, даже если это невыносимо. На тебя все смотрят, а оценивают меня.

Гленна расправила плечи и старательно растянула губы в подобии улыбки. Онора повела бровью и отпустила её на своё место. Она сидела на скамьях среди гостей неблагородного происхождения, но уважаемых при дворе: старый подслеповатый лекарь, ведающий травами и лунными циклами; женщина, шея которой была украшена ожерельем из перьев и костей; юноша, по словам одного из слуг, слагавший баллады так дивно, точно боги целовали его в медовые уста.

Никто не заговаривал с Гленной, но взгляды, о которых предупреждала принцесса, она чувствовала всем телом. Они проникали под платье, от них кожа зудела, точно по ней бегала стая муравьёв. Не спасало ни тёмно-коричневое, неприметное (хоть и новое) платье, ни взгляд, блуждающий по комнате поверх голов гостей. Она привыкла быть незаметной и сейчас, когда девушка стала предметом внимания, Гленна поняла, что ей нравилось быть незаметной.

Она чувствовала себя лишней за пиршественным столом, без кувшина в руках, с кубком, полным тёплого вина, к которому она не притронулась. Ей хотелось кутаться в шаль, хотя холодно вовсе не было. Девушке представлялось, что худоба, бледность тонких губ, тени под глазами, никогда не уменьшавшиеся, стали ещё ярче в свете пиршественных огней. Гленне мнилось, что недостатков её не уравновешивают ни прямая осанка, ни нитка перламутра, вплетённая в косу, дарованная ей королём в день восемнадцатилетняя, ни высокий рост, который, на деле, оборачивал худобу в изящество.

Радовало одно: изучали девушку на расстоянии. Если к ней и обращались, то не ждали беседы, лишь выражали почтения её госпоже. Онора была истинной причиной их бесконечного любопытства, а не сама Гленна, которая была пусть и любимой, но всего лишь служанкой будущей королевы.

Она заставила себя есть, благо вепрь запечённый с прошлогодними яблоками был приготовлен отменно. Ей даже не пришлось пересиливать себя слишком долго: стоило лишь пище попасть на язык, тело вмиг вспомнило о голоде. Гленна даже сделала несколько глотков вина, неразбавленного и тёплого. От этого ноги её приобрели обманчивую лёгкость, зато улыбаться стало проще.

— Я пью за процветание принцессы Ирландии! — восклицали пирующие то и дело.

Зал отзывался одобрительным гулом, люди вскакивали с мест.

— Пусть союз объединённой Англии и Ирландии процветает! — кричал кто-то в ответ.

Тибальд лучился гордостью, когда вёл юную невесту под руку. Даже седина её в свете жаровен перестала быть заметной. Будто бы года, разделявшие их, сошли с короля, потянувшись за молодостью и красотой его королевы.

«Будущей королевы», — мысленно поправила себя Гленна. Она подивилась: как же так вышло, что ей так легко удалось принять эту мысль. Почему-то Онора для неё из младшей принцессы, третьей дочери родителей, которые души не чаяли в позднем ребёнке, ещё на корабле превратилась в королеву.

У Оноры, как и у Гленны, не было матери. Та росла при ней немногим больше, чем её служанка. Увидь сейчас покойная королева свою малышку, должно быть, гордилась бы статью дочери. Онора была красавицей и держалась по-королевски. Это восхищало Гленну. Она, привыкшая быть тихой и незаметной, не могла постичь каково это, когда все взоры прикованы к тебе ежечасно. Впрочем, после второго бокала тёплого вина даже они перестали ощущаться столь жгучими.

Разве что один, особенно пристальный взгляд никак не