что получится. А когда вышло, так у него и плечи расправились. Вон, как лихо рисует! — с гордостью ответил Винокуров.
— То есть, он этому нигде не учился? — уточнил Владимир Михайлович.
— Да нет, — пожал удивленно плечами Сергей Александрович. — А что такое? Тебя что-то беспокоит?
Зубов покосился на жену, да придвинулся поближе к шурину.
— Просто ты, Сергей Александрович, не видел, какие порой причуды бывают у творческих людей. Вот и опаска меня берет, как бы и у твоего сына чего не проявилось.
— Это ты о чем? — нахмурился Винокуров.
— Не прими на свой счет, — замялся Зубов, что для офицера было несвойственно, и уже заставило Сергея Александровича насторожиться, — но как твой сын относится… кхм… к женскому телу?
— Уж не намекаешь ли ты, Владимир Михайлович, что мой сын — содомит? — нахмурился Винокуров и плотно сжал губы.
— Ни в чем не собираюсь обвинять твоего Романа, — примирительно и с извинениями в голосе продолжил Зубов, — но не раз слышал, что у людей с даром большим — голова немного… набекрень. У всех по-разному, но и когда мужчину вдруг женщина перестает привлекать — такое у творческих людей часто бывает.
— Ты мне таких слов больше не говори, Владимир Михайлович, — тихо, но веско со злостью в голосе ответил Винокуров. — Считай, что я их не слышал. Мой сын в меня пошел. И по этой части тоже. У него личная служанка есть, как увидишь ее — так поймешь, что с увлечениями такого толка у него все в порядке. Он сам ее выбирал. Но если еще раз услышу…
— Извини меня, Сергей Александрович. Я то — не со зла. Переживаю просто. Сам же ошибку совершил. С Александрой то, — тяжко вздохнул Зубов, с застарелой болью в голосе. — Не доглядел. А все — ее учеба в столице. Детей наших туда отправляем, чтобы лучшее будущее у них было, а им там всякое непотребное личности подозрительные в головы пихают. Если бы они только учителей своих слушали! Но ведь и всякой грязи в Петербурге не меньше, чем светочей от наук разных.
— Сочувствую горю твоему, — уже спокойнее кивнул Винокуров. — Не переживай, все с Романом в порядке.
— Ну и добре, — облегченно выдохнул Зубов.
А вот сам Сергей Александрович задумался. А вдруг — Владимир Михайлович прав? Ведь ни разу Роман не попытался притиснуть где-то в уголке такую красавицу! Да хотя бы просто поцеловать. И взял ее не за красоту, а по доброте душевной. Заступился конечно за девицу, но ведь опять же — поступил как человек чести, как и положено дворянину, хоть и странно заступаться за девку крепостную. А в остальном — держится от нее на расстоянии. Да другой бы на его месте уже хотя бы ощупал ее всю! Да что там — если бы не Ольга Алексеевна, да былые годы, когда он приелся женского тела, он бы и сам ее притиснул! Может, в словах Зубова есть доля правды? Со стороны-то виднее. И стоит присмотреться к сыну.
Глава 15
22 июня 1859 года
Утром я быстро умылся из тазика, который принесла Пелагея, и вышел на задний двор усадьбы Зубовых. Отлынивать от тренировок, которые сам себе назначил, я не собирался. Места у наших родственников на заднем дворе было немного. Стоял дровяник, была сооружена банька, да и все на этом. Дальше забор, за которым уже была чужая земля. Город все же. Хотя немного осмотревшись, заметил все же несколько грядок, на которых выращивали овощи. Очевидно, для собственного стола, чтобы свежие были.
Во дворе кроме меня оказался и Владимир Михайлович. Он как раз стоял возле бани и обливался водой. Рядом с ним с полотенцем в руках ожидала окончания водных процедур служанка Зубовых. Задумчиво рассматривая мужчину, я прикидывал — стоит ли и мне заняться обливанием вместе с закаливанием? Так-то дело хорошее, иммунитет повышает, но с непривычки можно и заболеть. Да и вроде нужно правильно закаливаться, но как это — «правильно»? Я не знал. В будущем ничем подобным не занимался.
— Ты чего стоишь? — заметил меня Владимир Михайлович.
Взгляд у него был какой-то странный. Настороженный и подозрительный, словно я что-то плохое сделал, или собираюсь.
— Да вот, думаю, может и мне обливаниями заняться? Говорят, для здоровья полезно. А так — тренироваться вышел.
После моих слов Зубов почему-то расслабился и уже более благожелательно ответил:
— Да, обливания хорошо на здоровье действуют. Только уметь надо, а то заболеешь. Сначала воду не шибко холодную применяй и обтирайся тут же. Постепенно можно льда добавлять. По кубику на таз, а затем и более. И то, что летом начнешь — очень хорошо. Зимой по морозу проще насморк подхватить али чего посерьезнее.
Он говорил так, будто я уже согласился, давая дельные советы. Переубеждать его я не стал. Почему бы действительно прямо сейчас не начать? Поэтому крикнул Пелагею и приказал налить мне таз воды. Но не холодной или горячей, а комнатной температуры. Сам же скинул с себя рубаху и остался в одних штанах.
— А чего Корнея не зовешь? — вдруг подошел Владимир Михайлович, вытираясь полотенцем. — Он же тебя учит? Вон, так усердствует, что аж синяк до сих пор у тебя светится, — добродушно усмехнулся он.
— Вот чтобы новых не наставить, я только разминку пока делаю. Комплекс упражнений знаю, здесь Корней пока не нужен, — выкрутился я. — К тому же, как вернемся в имение, он мне специальный спортивный городок соорудит. Уже начал. Такой, как в армии у него был.
— По военной методе решил заниматься? Это добре, — покивал головой Зубов.
Он ушел в дом, а там и Пелагея с тазиком и полотенцем вернулась. Наклонившись вперед, я попросил ее помочь мне.
— На плечи ей, но так чтобы на штаны не попало, да под них не затекло. Лишь спину облить надо.
— Да, барин, сделаю, — кивнула девушка.
Руки у нее оказались достаточно сильными, чтобы приподнять полный таз и вылить как положено. Отряхнувшись, я тут же растерся полотенцем. Да уж, водичка бодрит получше всякого кофе! После такого обливания даже тренировка пошла как-то веселее.
К завтраку я пришел достаточно проголодавшимся, чтобы умять все самым первым. Софья Александровна даже умилилась с такого аппетита. Сразу после