Впервые мужа тети я увидел за ужином. Кряжистый, ходит слегка раскачиваясь, словно по палубе корабля, с пышными усами и залысиной. Спина прямая, сразу видна военная выправка.

— Значит, лесопилку решили усовершенствовать? — грубым голосом уточнил Владимир Михайлович, когда первый голод был утолен, и мы перешли к беседе.

— Да, — кивнул отец, — хочется и досок больше поставлять, и возможно что-то еще выпиливать.

— Это дело хорошее, — одобрительно прогудел Зубов. — Дерево везде нужно. А уже решили, как именно?

— Идеи есть, но хотелось бы со знающими людьми посоветоваться.

— Тоже дело, — кивнул Зубов и перевел взгляд на меня. — А ты, Роман, по стопам отца пойдешь?

— Да, Владимир Михайлович. Вот сейчас в дела имения вникаю, а до этого учился, чтобы лучше хозяйством управлять.

— Это добре. Вот и у меня Антон — тоже семейную династию моряков продолжает. Штурманом на Каспии служит.

Владимир Михайлович ушел в воспоминания о том, как его сын сам вызвался во флот пойти, как отец. Как он сам поступил в штурманское училище, а потом за отличие в учебе получил назначение на Черноморский флот. Что успел и в Крымской поучаствовать, да не где-нибудь — а в Синопском сражении, под началом самого Нахимова. Было видно, что сыном он искренне гордился. Зато про то, что у него есть еще и дочь — ни слова.

Не обошли стороной и мой талант писать портреты. Тетушке очень хотелось посмотреть меня в работе, но оказалось, что аппетиты у нее отменные. Так личный портрет за время разговора за столом расширился до совместного портрета ее с мужем. Ну и ладно, мне все равно надо «портфолио» в новом мире делать, так что ничего страшного в изменившемся «заказе» от тети я не увидел.

Собственно и сам портрет я начал рисовать в тот же вечер. После ужина тетушка убежала прихорашиваться, а Владимир Михайлович, критически себя осмотрев, решил остаться в мундире. Мольберта у меня не было, поэтому мне для работы принесли тот самый стол, что до этого вынесли из предоставленной для нас с отцом комнаты. Краски тоже нашлись, как и кисти. Хоть их качество было и существенно хуже, чем в будущем.

Предупредив, что из-за работы красками работа затянется — все же им необходимо подсыхать, а срок сушки конкретно этих я не знал, все расселись в гостиной. Тетя с мужем — на диване, сразу начав позировать, отец — в кресле, поближе к окну, ему все-таки удалось выбить из тети разрешение курить в зале, но только с открытым окном. Ну а я сел на стул за принесенный стол и взялся за карандаш.

— Роман, а как же краски? — растерялась тетя, заметив это.

— Сначала мне нужно нанести контуры. Это очень важный этап. Может, кто-то и делает это сразу кистью, но я — самоучка, — соврал я, — у меня неизбежны ошибки на данном этапе. Так что — сначала только карандаш. Вот когда им набросаю эскиз, уже перейду на краски.

Рисование в итоге затянулось. К тому же меня периодически поначалу отвлекали разговором — спрашивали про учебу, завел ли друзей в столице, есть ли дама сердца. Лишь когда я уже напрямую попросил не отвлекать, оставили меня в покое, переключившись на отца. Краем уха слушая их разговор, узнал, что в Царицыне у отца есть знакомый, занимающийся торговлей. Как я понял — тот самый купец, за сына которого сватают Люду. Вот через него поначалу отец и думал прикупить паровую машину. Да только позже, все обдумав, решил не торопиться и сначала посоветоваться со специалистами. Вот тут-то и вспомнил, кто в Дубовке уже успешно применяет пар, а там и про Зубовых подумал — чтобы через них выйти на контакт с Миллером, да Небесчетным. Все же Дубовка к нам поближе Царицына будет, да и забывать про родственные связи негоже.

Закончил с портретом я ближе к полуночи. Глаза уже откровенно слипались — привык в поместье рано ложиться, а тут в такое время только светская жизнь в самом разгаре шла. Если бы не кофе, нашедшийся в запасах Софьи Александровны, то мог и помарку какую сделать, и пришлось бы заново все перерисовывать.

Когда я закончил, чета Зубовых с удовольствием осмотрела мою работу.

— Да, Роман, у тебя и правда талант, — улыбалась тетя. — Смотрите, Владимир Михайлович, как Роман сумел передать ваш волевой подбородок и стальной взгляд!

— И твой мягкую улыбку заметил, — с любовью посмотрев на супругу, кивнул Зубов.

— Спасибо, Рома, — порывисто вдруг обняла она меня. — Иди отдыхать, вижу же, что уже носом клюешь.

Облегченно выдохнув, я отложил кисти и отправился в комнату. Тяжелый выдался денек. А завтра обещает быть еще более насыщенным. Надо сил набираться.

* * *

Когда Роман ушел спать, Владимир Михайлович решил побольше расспросить о нем у Сергея Александровича. Как заметил Зубов, парень сильно изменился за то время, пока он его не видел. Что и понятно — не так уж и часто они виделись. Последний раз — аж в прошлом году. К тому же открывшийся дар к рисованию у парня не только дал повод порадоваться за родственника, но и заставил насторожиться. Успел Владимир Михайлович насмотреться на некоторых «талантливых и подающих надежды» актеров из театра его жены. Да и когда сам в столице учился, многого наслушался о тех «порядках», что в этой творческой среде были заведены. Вот и опаска у него возникла — не перенял ли племянник некоторые из них.

— И давно у твоего сына способности к искусству открылись? — начал он с нейтрального вопроса.

Так-то это уже спрашивали, но то при Романе. А какой ответ будет без него?

— Да как и сказал — супруга моя, Ольга Алексеевна, случайно заприметила на днях. Братьев младших нарисовал, когда те на заднем дворе в казаков играли. Сказал, что по наитию у него вышло. И когда я у него свой портрет попросил, он не был уверен,