— А почему?

— Толстой это объяснил тем, что он хотел укрепить связи со Строгановыми, так как приметил себе Наталью в жены. Вот и вёл, как он выразился «экономическое ухаживание».

— Смешно, — улыбнулся Николай Павлович. — Но вполне в его духе.

— Так точно. Но дальше больше. Лев Николаевич начал скупать старых специалистов Демидовых. Да, уволенных или находящихся в сложном положении в силу новых обычаев. Ведь их заменяли зарубежные специалисты. Это, как я понял, Демидовы восприняли как прямую атаку и начали войну. Хотя Лев просто забирал тех, кого они сами выбросили.

— Какая глупость… — покачал головой император.

— А тут ещё его выпуск стали, который сделал Толстого «стальным королём». Это очень сильно уязвило Демидовых.

— Стальной король? — переспросил Николай Павлович.

— Да, его так в промышленных кругах за глаза называют. И не только в России.

— Хм… король… Ну ладно. А дальше?

— Ничего не обычного. Как я понял, они предприняли довольно много попыток вредить на его производствах. Достоверное выявлено по изъятым документам и перепискам сорок девять инцидентов. Часть удались. Как итог — ущерб минимум тысяч на сто пятьдесят, не считая гибели более чем сотни квалифицированных сотрудников. Не разом, нет. Постепенно. Кроме того, они совершили три попытки убийства Льва. Неудачные. Они находились в сношении с султаном и были связаны с наведением горских повстанцев на корабль Толстого в дельте Волги. И прочее, прочее, прочее. Даже поджог медицинского факультета Казанского университета — их рук дела.

— Но зачем⁈ ЗАЧЕМ⁈

— Мелкая пакость. Они, правда, планировали спалить весь университет, чтобы лишить Льва его опоры научной.

— Кто конкретно именно из Демидовых был к этому причастен?

— Насколько я смог выяснить — знали все. Участие же… боюсь, что выяснить степень достаточно затруднительно, если вообще возможно. Весь их клан так или иначе был задействован.

— Неужели даже Аврора Карловна? — покачал головой Николай Павлович.

— Я видел несколько её личных письменных распоряжений. Напрямую не связанных, но обеспечивающих недавнее нападение. Родственников исполнителей Аврора Карловна велела перевести в отдельное поселение. Судя по показаниям несостоявшихся убийств, им угрожали, что всех их родичей запорют насмерть, если они откажутся или проболтаются. Она, кстати, тоже покинула Россию.

— Поехала лечиться на воды?

— Да. — криво усмехнулся Дубельт. — И отнюдь не в Кисловодск.

— И что вы предлагаете?

— Это измена, государь. В условиях войны.

— Эко вы хватили…

— Николай Павлович, Демидовы, сводя личные счёты, наплевали на интересы Родины. Успех их в своей личной вендетте мог очень сильно ударить по боеспособности державы. Это не считая того, что эти совершенно надуманные счёты, не имели никакого отношения к реальному положению дел. Лев Николаевич никогда не вёл на них атак. Он просто с ними не захотел сотрудничать.

Император потёр лицо и отхлебнул из своей чашечки чая. Он подсел на эти разнообразные отвары из «Лукоморья». Сеть чайных, созданная Толстым и управляемая его дочерью Марией, разрасталась.

Они позиционировались как самые дорогие заведения.

Самые элитные.

И в них подавались только и исключительно блюда национальной русской кухни или приписанные к ней. Развиваясь. Моду на всё французское, конечно, они ещё не выдавили, но «лёд тронулся» и ситуация менялась довольно стремительно…

— Мне нужно подумать, — наконец тихо произнёс Николай Павлович.

— Мне передать с секретарём все материалы? Там семь папок.

— Лучше занесите лично. Вечером. Заодно и поговорим. И да, составьте на каждого из фигурантов карточку.

— До вечера я карточки составить не успею.

— Тогда давайте отложим встречу до вашей готовности.

— Какие у меня есть сроки?

— Чем быстрее, тем лучше. Лучше, конечно, сегодня вечером. В Европе раздувается скандал. Толстого называют мясником и разбойником. Да и на меня вываливают грязь вёдрами.

— С этим, увы, мы ничего поделать не сможем. Чтобы мы не делали, если им надо смешивать нас с дерьмом, они это будут делать. Ровно до того момента, как мы начнём поднимать их на штыки.

— Но мы можем мешать с тем же субстратом уже их самих. Не так ли?

— Всё понял Государь. Постараюсь в самые сжатые сроки всё подготовить. И наброски для статей в газеты…

* * *

Тем же вечером в столице Лев мерно вальсировал с супругой.

Дубельт утащил его с собой в Санкт-Петербург, на суд императора. Фактически. Опасаясь, что, если пойдёт что-то не так, Толстой учудит.

Отказаться было нельзя.

В принципе.

Так как это выглядело фактическим признанием своей вины. Тем более при таком корпусе доказательств. Вот и пришлось ехать. И сразу по прибытии в столицу погружать в круговерть встреч и переговоров.

Приёмов.

А Льва, несмотря на тщательно раздуваемую негативную репутацию, приглашали. Много. И весьма уважаемые люди. Хотя, конечно, с известным приоритетом императора. Его приёмы во главе угла…

— Что ответила мама? — шёпотом поинтересовался граф, танцуя с супругой.

Им особенно не давали поговорить. Постоянно был кто-то рядом и грел уши. А тут — отличный шанс побыть наедине, спрятавшись на виду у всех.

— Она приложит все усилия.

— И как быстро оно скажется?

— Оно уже сказалось, — улыбнулась супруга.

— Да? И как же?

— Видишь вон ту группу у окна?

— Да.

— Они обсуждают долго те гадости, что про тебя ботал. И как им, наверное, стыдно идти против себя и совести.

— О!

— Да, милый. Одна бабушка порой бывает весьма опаснее дивизии солдат. Будь уверен, до утра весь Санкт-Петербург эти несчастным должникам станет сочувствовать. А когда кто-то станет про тебя что-то говорить плохое, на него будут смотреть со снисходительными улыбками.

— Глубинное государство! — хохотнул Толстой.

— В каком смысле?

— Ты слышала пословицу: жалует царь, да не жалует псарь?

— Нет. При чём здесь псарь?

— Это образное выражение, милая. Суть его сводится к тому, что если ты чужой в системе, то она тебя сожрёт, даже если тебя поддерживают на самом верху. Влиятельные люди должны воспринимать тебя своим. Иначе начнётся саботаж.

— Против императора непросто идти.

— Брось… проще простого. Знаешь, что такое итальянская забастовка?

— Нет.

— Это когда всё делается по правилам. Как итог — не делается ничего, потому что любые правила суть абстракция и при их неукоснительном исполнении ничего выполнить ровным счётом невозможно. Причём придраться-то нельзя.

— Ты не шутишь?

— А зачем? — усмехнулся граф.

— Но ведь тогда получается, что император… он не абсолютный монарх.

— Так и есть. Это просто слова. Красивые. Короля играет свита. А свиту — глубинное государство. То, что не на виду. Те самые чиновники, выполняющие повседневно свою работу. Людовик XIV как-то сказал: «Государство это я». На самом деле государство — это они. Настоящее