ускорить развитие страны Андрей не учёл одного: того, что Русь-то в большинстве своём всё ещё была посконной. На дворе царил махровый феодализм и натуральное хозяйство. В общем, со всего маха он вляпался в то же дерьмо, что в его реальности в семнадцатом веке влетели Илья Торнтон и Иоганн Ван-Сведен. Эти двое, хорошо зная европейские тенденции, каждый в своё время "привезли суконных мастеров, но от фабрики получили такой наклад, что принуждены был их отпустить". Так в мягкой форме свидетель тех событий описывал разорение московских купцов голландского происхождения, которые так же, как и Андрей, не учли, что в стране их нынешнего проживания рынок по сравнению с тем же европейским был довольно слаборазвит. И потому внутренний спрос на сермяжное сукно, включая поставки и на армию, вполне удовлетворялся крестьянскими простыми сукнами. Мелкопоместное дворянство и население посадов довольствовались сермяжными кафтанами, а крестьяне, самый массовый вид населения, даже два столетия спустя предпочитали носить домотканные зипуны и не были потребителями продукции суконных мануфактур. Спрос же на тонкие сукна, шедший от аристократии и богатого дворянства, а также от торговых гостей, вполне удовлетворялся ввозом из-за границы. Сто тысяч аршин сукна — таков был русский ежегодный спрос на дорогие ткани. Так что даже в XVII веке его прошлого-будущего на Руси не было создано даже минимальных условий для успешного развития суконных мануфактур. И вот этого-то как раз и не учёл в своей деятельности князь-попаданец, пустивший дело на самотёк. Отчего начавшие было процветать суконные мануфактуры довольно быстро затоварили небольшой русский рынок, а за рубежом их изделия большого спроса не получили, так как там хватало давно проверенных поставщиков. Да, благодаря известным событиям, удалось зацепиться за Штеттин, потеснив конкурентов, а с ним и за Одер, но этого было мало. Очень мало. И колонии пока что не стали столь многолюдны, чтобы поглощать весь произведённый суконщиками товар. Зато Андрей в очередной раз убедился, что законы исторического развития можно лишь ускорить, но никак не отменить. Ибо боком выйдет!
Первыми приближение к своему делу пушистого полярного лиса почувствовали как раз те, кто больше всего был связан с деньгами. То есть купцы. Отмечая падение продаж наиболее прозорливые из них задумались о причинах подобного и, проанализировав рынок, пусть поверхностно, как умели, но всё же проанализировав, вскоре определили, что их доходам мешают те, кого они собирались задавить по ходу дела или подмять под себя, как получилось в своё время с кружевницами — развитые крестьянские промыслы. И вот тут-то купцы и показали, что ничем от своих западноевропейских сотоварищей русский делец, дай ему волю, не отличается.
Эти ухари, воспользовавшись тем, что в их мануфактуры вложилась деньгами часть местного дворянства, не придумали ничего лучше, как предложить тем мерами внеэкономического принуждения разрушить мешавшие их делу преграды. Вот только не учли одного обстоятельства: крепостного права-то на Руси ещё не существовало, а потому законных способов у дворян сотворить подобное (как они это сделали в иной реальности) практически не было. Однако наиболее жадные или глупые из помещиков всё же попробовали что-то предпринять. Но петровские "просвещённые реформы" по Руси-матушке ещё не прошлись, так что крестьяне ни доли сумняшеся принялись строчить жалобы в суды, а наиболее потерявших берега дворян, что решили просто и безыскусно пожечь да пограбить, приняли в горячие объятия с радостным поглаживанием вдоль хребта лёгким прутиком типа оглобля.
Разумеется, не всё было гладко и с судами. Поговорка про закон, что дышло ведь не на пустом месте родилась. Кое где судьи, подмазанные купцами, выносили решения не по слову Судебника, но тогда обиженные правосудием люди просто шли на площади, где государев дьяк за мзду малую писал на гербовой бумаге их жалобы о справедливости на имя государя. Печатный Судебник своей доступностью в последние годы всё-таки сделал своё дело — юридическая грамотность населения, как сказали бы в прошлом-будущем князя-попаданца, возросла неизмеримо. И не только среди дворян или на посадах. Так что Москва, внезапно потонувшая в жалобах, на подобный всплеск праведного народного гнева выразила местным властям своё большое неудовольствие. А поскольку ни бунта черни, ни опалы от государя кормящиеся от должности воеводы и дьяки как-то не желали, то пришлось уже им отрывать свои седалища от лавок и идти к судьям, чтобы грозными речами приструнить наиболее зарвавшихся, а неправедные дела отправить на повторное слушание. Так что истребить крестьянские промыслы у нарождавшихся капиталистов с наскока не получилось.
Однако тревожный звоночек уже прозвенел и князь, осознав ситуацию, буквально схватился за голову. Он просто не знал, что делать, а местные советники при этом просто не видели причин для беспокойства. Ведь на дворе царила эпоха, в которой был только недостаток в экономических благах и понять, как это переизбыток и плохо, им было довольно сложно. Так что надеяться Андрею пришлось как всегда на себя любимого.
Нет, если б страна уже уверенно шла по пути капитализма, он бы и палец о палец не ударил, дав выжить самым умелым и упорным, но в том-то всё и дело, что Русь только вставала на это путь и кризис мог нанести суконной промышленности непоправимый ущерб, просто отторгнув дворян и знать от неё. Да и купцы промышленники тоже не были на Руси ещё обыденным явлением. Оттого он и возился с Аникой Строгановым, негласно помогая тому встать на ноги. Не деньгами, нет (присказку про рыбу и удочку князь хорошо помнил), а советами якобы случайно встретившихся на пути у парня людей. И Аника не подвёл — пошёл по один раз уже начертанному им пути. А то, что на этот раз не будет у него своей соликамской вотчины, так Русь большая, найдёт Аника где развернуться. А князь поможет, ибо гостей на Руси много, а вот промышленников пока раз два и обчёлся…
В общем, крепко подумав над сложившейся ситуацией, он таки придумал несколько вариантов, позволявших купировать грядущий кризис (впрочем, даже не совсем кризис, а так, лёгкое пошатывание, которое большинство населения и не заметит, но, как говорится, первая ласточка будущих больших проблем).
Перво-наперво, он сумел убедить Шигону, Головина и Шуйского-Немого в том, что государевы стрелецкие полки должны выглядеть достойно, а для того одевать их надобно не в домотканое, а в мануфактурное сукно, которое и крепче, и красивее того, что крестьяне в виде оброка сдают. Тут, правда, пришлось изрядно красноречием пострадать, ну и выгоду свою для нужных людей обрисовать. Но ведь по-другому никак не получалось. Нет, вовсе не глупы были
