чувствовал себя не совсем уютно. В Венгрии за право властвовать ему противостоял довольно деятельный магнат Янош Запольяи, которого поддерживали османский султан, польский король и мятежники из Империи. А Сигизмунд, кроме всего прочего, в очередной раз объявил свои претензии на чешский престол, давая понять, что не смирился с ситуацией и готов бороться дальше. И пусть Фердинанду удалось изгнать Яноша за пределы Венгрии, отчего колебавшиеся или даже признавшие Запольяи королём магнаты начали массово переходить на его сторону, но ситуация от того ещё далеко не разрешилась. Потому как на горизонте вновь замаячили османы.
Пока Фердинанд и Запольяи активно боролись за венгерский трон, они без значительного сопротивления завоевали Боснию, Герцеговину и Славонию, и отнюдь не собирались на этом останавливаться. Более того, понимая всю важность борьбы гяуров между собой, султан в феврале 1528 года заключил с Яношем союзный договор, по которому тот признал себя вассалом Сулеймана, а Сулейман пообещал тому взамен финансовую помощь. А судя по донесениям шпионов, и не только финансовую.
Не менее тревожно было и на севере Европы. Успешная высадка Кристиана и захват им Норвегии заставила всколыхнуться всех. Но первой выступила всё же Ганза. Её купцы, решив, что их непримиримому врагу помог, так сказать по-родственному, император, потребовала от Дании закрыть Зунд для кораблей из Нидерландов и других имперских владений. Фредерик, задолжавший Ганзе крупную сумму денег (а купцы, кроме платы за помощь, ни доли сумняшеся повесили на него и те 120 817 золотых марок, которые должен им был и бывший датский король Кристиан II), не мог им отказать и, издав требуемый запрет, принялся нанимать, а точнее реквизировать купеческие корабли, так как за прошедшую Смуту датский военный флот изрядно поредел. Но эти действия явно не понравились датским судовладельцам, так как лишали их будущей прибыли. Впрочем, их глухой ропот был пока слишком тих для королевского слуха.
Зато изрядно возбудились купцы из Нидерландов. Особенно большие возмущения высказывали в провинции Голландия, на долю которой приходилось до девяноста процентов всего балтийского плавания (и голландский Амстердам, пока ещё не заметный в тени Антверпена, именно на балтийских товарах и начал свой рост). Им вторил польский Гданьск, напрочь забывший про ганзейскую солидарность ради собственной кубышки. Гданьские представители на собравшемся съезде Ганзы прямо обвинили Любек в желании порушить всю гданьскую торговлю. Ведь имеющихся у города торговых судов просто не хватит, чтобы вывезти всё зерно, что по осени соберётся на городских складах.
Однако тут на помощь Любеку неожиданно пришли рижские посланцы. Ну а как вы думали, Ганза — это ведь не про страны, Ганза это союз торговых городов и то, что Рига теперь входила не в Ливонию, а в Россию статуса ганзейского города её никак не лишало. Русский царь, как ни странно, на этом не настаивал, а сами рижане выходить из союза не спешили. Любек тоже не спешил поднимать этот вопрос, так как ливонские города были политической опорой прежде всего для пытающегося взять на себя роль ганзейского лидера Гданьска, а для Любека так и оставались надёжными торговыми партнёрами. Но Русь не Ливония и терпеть верховенство Гданьска в своих городах не будет. Как, впрочем, и Любека, но Любек при этом мог рассчитывать не только на незыблемость торговых отношений, но и на политическую поддержку ливонских городов во всём, что не касалось интересов восточного императора. По крайней мере, именно такие намёки сделал им новый ливонский наместник, в чью юрисдикцию перешли дипломатические отношения с Ганзой.
Вот и сейчас представители Риги, Дерпта и Пернау дружно поддержали предложение Любека о закрытии проливов, сообщив, что готовы оказать помощь в вывозе польского зерна своими кораблями. Что это будут за корабли понимали все, ведь Руссо-Балт давно стал притчей во языцех в циркумбалтийских землях, но формально придраться к предложению было невозможно, тем более что и выглядело оно так, будто признанные союзники Гданьска спешат подставить тому плечо помощи в трудную годину.
И они были не одни. К ливонцам немедленно присоединились представители померанских городов, отчего собравшимся на съезде стало казаться, будто возвратились старые благословенные времена, когда на любые вызовы Ганза выступала единой силой. Ну а Гданьск, оставшись в полном одиночестве (слабые финские города в счёт не принимались), просто воздержался. Его представители прекрасно поняли, к чему всё идёт. Любек жаждал войны с голландцами, точнее, жаждал их изгнания из Балтики, и не видел, что главной угрозой союзу становятся не подданные императора, а московиты, столь стремительно вырвавшиеся на морские просторы. Если ещё двадцать лет назад это были пусть и деятельные, но не сильно богатые и по большей части местечковые купцы, то теперь их суда можно было встретить где угодно, даже там, куда не хаживали корабли самого Гданьска и всей Ганзы! Да что там, московиты позволили себе конкурировать даже с португальцами, привозящими на европейские рынки азиатские товары. Но Любек либо не видел угрозы, либо видел, но из двух зол выбирал наименьшее. Всё-таки московиты по большей части возили свой товар, а голландцы по большей части предоставляли услуги по перевозке, причём более дешёвые, чем ганзейцы. И в этом напрямую конкурировали с союзом городов, который и был главным перевозчиком на Балтике и сопредельных морях последние лет двести.
Но как бы там ни было, а весна 1529 года ожидалась на Балтике жаркой!
Впрочем, и на Руси всё было не так хорошо, как хотелось бы. Да, страна активно развивалась и строилась. Благодаря победам над Казанским и Сибирским ханствами, крымской замятне и строительству Черты, перенаселённые земли центра смогли, наконец, сбросить людскую нагрузку и вздохнуть свободнее. Возможно, это и позволило достаточно легко перенести лютый холод 1525 и 1526 годов с их бескормицей и неурожаями, когда государство впервые раскупорило кубышку Житного двора, основанного ещё отцом нынешнего государя как раз на подобные случаи, а крепостные резервы были ополовинены. Однако людские потери были минимизированы, а последовавшие затем пара лет с хорошими урожаями, особенно на югах, позволили быстро восстановить истраченное.
Но это так, присказка. Сказка же была в том, что стремительно развивавшаяся страна с разбегу влетела в невиданный ею ранее кризис перепроизводства. Правда, лишь в отдельно взятой сфере, но всё же. Не верите? И зря! Вот и Андрей не верил в подобное, а когда понял, куда всё идёт, то, культурно выражаясь, несказанно удивился, потому как глядя на железный промысел прочно уверовал, что русский рынок съест всё. Но оказалось, что не всё так просто в королевстве датском…
В своём стремлении