За складской зоной находилось основное рабочее помещение. Около стены с водяным колесом стояла пильная рама — массивный агрегат с двумя пилами, расположенными горизонтально. Бревно клалось на направляющую ленту, которую в движение приводил не мотор, а двое рабочих, крутящих за ручку маховик. Перед бревном влево-вправо двигались полотна двух пил. В итоге на выходе получалась одна доска и горбыль, после чего направляющую ленту приподнимали с помощью рычагов на необходимую высоту и рабочие начинали крутить ручку маховика в другую сторону. После второго прохода получалось уже две доски. И так процесс повторялся, пока все бревно не было распилено на доски нужной величины. Затем на направляющие клали следующее бревно, и все начиналось сначала. Мда, тяжелая работа, мужикам не позавидуешь. Длина самих досок равнялась длине бревен. Сами бревна пилили вручную — двуручными пилами с полотном около двух метров длиной. И бревна эти располагались в «задней» части лесопилки, сразу за пилорамой. Там же были еще одни ворота — как раз чтобы бревна заносить.

В боковой части лесопилки, в противоположной от реки стороне, были двери в подсобные помещения. Тут кстати накатили воспоминания прошлого Романа, даже заходить в двери и узнавать, что за ними, не пришлось. За одной был кабинет приказчика, за второй — небольшая кухонька для работников, а за третьей — санблок. Там был туалет и помывочная. Вдали была еще одна дверь, за которой уже был вход в жилые помещения. Там стояли койки для работников. Как я понял из воспоминаний-ощущений, хоть все они и были из крепостных, кроме управляющего Михея — тот нанятый мастер-бригадир — но мужики были из разных деревень и здесь работали сезонно за плату. С которой, наверное, платили оброк. Ха! А отец-то говорил, что только барщиной берет! Или такая отработка тоже за барщину считается? Но ведь та — лишь три дня в неделю, а мужики здесь весь сезон пашут. Это ощущение-воспоминание мне подсказывает. Видимо не считает работников лесопилки крепостными уже или как, просто забыл?

Я решил тут же его порадовать частично вернувшимися воспоминаниями и уточнить этот момент. Может, пока меня не было, что-то изменилось? И сейчас мужики вокруг — уже не крепостные, а «свободные»? Или как они называются?

— Отец, — позвал я его, когда он уже хотел зайти в кабинет приказчика.

Тот остановился и вопросительно посмотрел на меня.

— Мы можем поговорить? Это недолго.

— Подготовь отчетность, — бросил он Михею и двинулся ко мне.

Мы снова вышли из лесопилки, после чего я и рассказал о частично вернувшихся воспоминаниях и задал свой вопрос. Тот при первой новости расплылся в довольной улыбке, а на вторую ответил загадочно:

— Месячина.

— Чего? — удивленно переспросил я.

— Я плачу им месячину, — терпеливо повторил отец. — Содержание за работу. Наши дворовые все на месячине состоят.

— И много входит в эту плату? — озадачился я.

С другой стороны, по сути месячина — это местный вариант зарплаты. Что вскоре своими словами подтвердил и отец.

— Едой обеспечиваю, одежей — но не в избыток, лишь бы не замерзали, — загибал он пальцы. — Еще иногда копеек даю, если стараются шибко.

— И много?

— Ну, — почесал тот бороду, — могу и десять копеек пожаловать, а могу и рубль. Но то редко.

Все же ошибся я. Не зарплата это. Именно содержание — лишь бы крепостной не сдох, да работу выполнял. И вот как ему объяснить, что такой подход менять надо? Наоборот — начать выплачивать деньги стабильно, но со штрафами и премиями — как стимул работать лучше и повышать свою квалификацию. Ну, как у мастеров и рабочих? Вон, как у Михея.

— Понял, спасибо за объяснения, — кивнул я.

— Ты, Роман, шибко в оба гляди, — улыбнулся отец, — раз так к тебе память возвертается, то старайся все усмотреть. Авось, и преодолеем твой недуг!

После этого мы все же добрались до кабинета приказчика. Михей тут был и за главного управляющего, и за мастера — именно он отвечал за сохранность и правильное использование оборудования, и за документоведа. Все в одном. Рабочее место у него выглядело небогато. Простой стол со стулом, сбоку у стены — шкаф, заполненный бумагами, с другого боку — топчан. Напротив двери, сразу за столом находилось окно. Отец без стеснения уселся на единственный стул, а Михей встал рядом с ним, подавая бумаги.

— Вот, Сергей Александрович, — говорил он, — все, как вы просили.

Подойдя ближе, я с интересом посмотрел на бумаги в руках отца. Тот их листал, после чего тут же передавал мне. В бумагах оказались разлинованные бланки суточной выработки — сколько было распилено бревен, какого диаметра и длины, из каких пород дерева. Сколько в итоге получилось досок, а какое количество ушло в горбыль. Отдельно были бумаги по поставкам. Бревен от нашего соседа Уварова, и уже наших отгрузок готовых досок. Накатило воспоминание, что Леонид Валерьевич Уваров владеет землями преимущественно заполненными лесом. Поля у него тоже есть, но в разы меньше, чем у нас. Промышляет поставками этого самого леса, попутно распахивая новые поля, имеет две дочери и три племянницы от погибшего в Крымской войне брата. Чуть помотав головой от нахлынувших воспоминаний, я заметил, что такие вот «озарения» стали более глубокими и более информативными. Может, и правда вскоре вся память прошлого Романа вернется.

Завершив с бумагами по лесу, отец перешел к потребностям работников. Тут же Михей подсунул ему ведомость — сколько было получено продуктов, сколько потрачено, когда ожидается новый привоз. Последнюю бумагу отцу требовалось подписать. Потом уже с ней Михей пойдет к старостам наших деревень, которые и отгрузят ему провиант.

— Ну-с, пойдем, Роман, поглядишь, что за год могло поменяться, — махнул мне рукой отец, вставая из-за стола.

Явно не просто так зовет, а с прицелом, что я еще что-то могу вспомнить, заглянув в остальные помещения лесопилки. Отказываться я не стал, было и самому интересно.

Кухонька лесопилки была небольшой. Три на два метра. Тут стояла печь,