— Благодарю за милость богиню Хатхор, — низко поклонилась Нефрет.

— Ты можешь поцеловать край моего платья, — Лаодика вновь превратилась в величественную статую, — но не вздумай прикоснуться к телу. Это будет лехет, осквернение. Тогда даже я не смогу помочь. Тебя выведут из дворца и сожгут на костре.

Гостья из далекого Энгоми ушла, а Лаодика застыла в своем кресле, переваривая услышанное. Она никогда не осмелилась бы доверить папирусу то, что сказала давней партнерше по карточному столу. Вокруг нее негодяи, которые только и ждут, когда она сделает ошибку. Ее сын Неферон был одиннадцатым в очереди на трон, а теперь стал десятым. Невелика разница. Но паука из Энгоми, раскинувшего свою паутину по всему миру, это совершенно не смущает. Он велел ей ждать своего часа.

— Если долго сидеть на берегу Нила, можно увидеть, как по нему проплывет труп твоего врага, — вспомнила она сказанное царем Энеем когда-то, не заметив, что мать стоит у нее за плечом.

— Он не будет просто сидеть, доченька, — проскрипела Гекуба, которая стала совсем седой. — Он как вожак гиен, который смотрит на схватку двух львов. Львы истекут кровью в драке, выясняя, кто из них сильней, а победят все равно гиены. Они разорвут обоих.

— Эней не похож на гиену, матушка, — поморщилась Лаодика. — Скорей уж на льва.

— Ты стала царицей, — прошипела Гекуба, — но ты все еще слепа, как новорожденный котенок. Когда же я научу тебя! Разве ты ничего не поняла?

— Что я должна понять? — подняла Лаодика брови. — Эней велел построить храм Сераписа. Он почитает этого бога. В новом городе на западе его тоже почитают. Что тут такого?

— Это уже пятый храм Сераписа, — закатила глаза Гекуба, словно удивляясь глупости своей дочери. — Они крошечные, бедные, и при каждом из них трудится лекарь. Любой водонос может прийти туда, попросить помощи и заплатить за нее столько, сколько считает нужным. А еще там бесплатно учат детей черни. Слава этого бога становится все громче, и остальные жрецы ворчат, словно собаки, у которых вырвали из пасти кусок мяса. Храмы Сераписа возводят только в Дельте, в Нижнем царстве, и делают это очень быстро. Понимаешь? Почему он не сказал тебе построить храм в Фивах? Или в Мемфисе? Или вообще в Куше, на самом юге?

— Его интересы здесь, — наморщила гладкий лоб Лаодика.

— Вот именно, — торжествующе кивнула Гекуба. — Ему нужен север этой страны, но ему не нужен ее юг. Но почему? Дельта — это мешанина из каналов и болот, пристанище крокодилов и жутких водяных лошадей. Это гнилое место, где лихорадка убивает людей больше, чем старость. Юг гораздо богаче, там чище воздух, и лучше родит зерно. Почему все его внимание сосредоточено только на септах Нижнего царства? Почему Эней не заходит ни на пядь южнее его границ?

— Я не знаю, матушка, — растерянно посмотрела на Гекубу Лаодика.

— А я знаю, — твердо сказала та. — Я вижу этого мальчишку насквозь. Он знаменитый воин, но больше купец, чем владыка народов. Если понимаешь это, то можешь предсказать его будущие действия. Он готовит большую сделку, дочь моя! Самую большую в своей жизни.

— Сделку с кем? — простонала Лаодика, изо всех сил пытаясь поспеть за полетом мысли многоопытной матери.

— С истинными хозяевами этой земли, — торжествующе заявила Гекуба. — С теми, кто правит здесь по-настоящему. Жрецами.

— Мне уже нужно беспокоиться, матушка? — не на шутку испугалась Лаодика.

— Никогда не думала, что скажу это, доченька, — криво усмехнулась Гекуба. — Но нет. Тебе нужно беспокоиться не о том, чего не понимаешь, а о том, как бы получше раздвинуть ноги, когда в твою спальню приходит муж. Царь Эней позаботится о тебе и о твоем сыне, а мы будем неустанно приносить жертвы за него. Он, хоть и изрядная скотина, но делает единственно возможное в этой ситуации. Даже Париама, мой хитроумный муженек, не придумал бы ничего лучшего. Если бы старый дуралей был жив, он бы гордился своим зятем.

Глава 5

Год 12 от основания храма. Месяц пятый, Гермаос, богу, покровителю скота и торговцев посвященный. Энгоми.

Тарис сложил в стопку бумаги, еще раз посмотрел на завтрашний календарь и поморщился. Заседание Гильдии рыбаков, прием посла Дамаска, который просит защиты от нападений арамеев, а потом пир в честь царицы Аргоса Эгиалеи. Басилейя приехала поклониться Великой матери, но, поскольку все серебро, что с собой привезла, она уже спустила в модных лавках на улице Отважного легата Абариса, то теперь готовится к отплытию. Улицу ту острый на язык народ Энгоми называл исключительно Царскозятьевой. Все, кроме тех, кто боялся поссориться с всесильным господином командующим. В общем, должной благодатью Эгиалея уже напиталась и теперь приплывет ровно через год, лишь только установится погода. Царица Креуса даст в честь нее торжественный ужин, но его, Тариса, это уже не касается. Пусть у управляющего дворцом голова болит.

— Странно! — он взял одну бумагу из стопки прошений, на которых стояла резолюция государя. — Опять! Какому по счету трибуну из молодых в женитьбе отказывает! Пятому? Шестому? Почему бы это? Вот и мне жениться не позволяет. А сколько купцов подкатывало уже, — Тарис вздохнул. — Такое приданое предлагали! Вот чего он на нас взъелся, спрашивается? Сначала благодеяниями засыплет, с самого низа поднимет, а потом жениться не дает.

— Господин! — в приемную вошел референдарий, чиновник, принимающий прошения, и поклонился. Сын горшечника, мальчишка, окончивший школу за государственный счет, обладал необыкновенной памятью. Он служил всего пару месяцев, и за место свое держался зубами, порой ночуя прямо здесь. Он одет скромно, но лицо его, как и подобает царскому писцу, выбрито до синевы.

— Я разобрал все, что пришло за неделю. Изволите прочитать?

— Давай завтра уже, — Тарис взглянул на песочные часы, отметка на которых соответствовала семи вечера. — На стол мне положи. Те, что интересны, пометь. Я все просмотрю.

— Большая часть на глине, господин, — усмехнулся референдарий. — Вавилоняне из северного предместья много написали, и кое-кто из наших, у кого денег на бумагу нет.

— Чего бородатые хотят? — поднял голову Тарис.

— За стеной жить хотят, — усмехнулся референдарий. — Просят на пустую землю их поселить.

—