— Отец мой говорит, — поморщился рыбак, — что деды наши не дураки были. И что раз они такого ножа не придумали, значит, и не нужен он вовсе.

— Молодой бог видит тебя, — ответил жрец. — Ему по нраву твое усердие. Иди, добрый человек, трудись честно, и никого не слушай. Зайди-ка ты еще в Рыбацкую гильдию, скажи, что жрец Аннуа тебя прислал. Им этот нож покажи. Благословляю тебя!

— Во-от оно как! — Тарис растерянно смотрел, как счастливый рыбак идет в сторону порта посвистывая. — Поговорили вроде бы совсем недавно, и вот уже плоды первые пошли. Этот рыбак про Маат и не знает ничего, а слова молитвы ему в душу запали. Надо будет государю рассказать.

Бывший трибун повернул в переулок Славных Кентархов, носивший такое название из-за своих обывателей, капитанов царских бирем. Правда, тут даже таблички на стенах не помогали. Переулок этот горожане упорно называли Мокрым, и другого названия не признавали. Сюда тоже добрались веяния моды. Сосед пригнал ватагу мастеров из Пилоса, приехавших в столицу на заработки, и те штукатурили его дом, намереваясь покрасить разведенной охрой. Украшение своего жилища, его чистота, и чистота перед домом тоже оказались угодны Маат.

Надо бы и мне так, — подумал было Тарис, но тут же забыл об этом, как только вошел к себе. Небольшая прихожая, за ней — кухня, гостиная, маленькая спальня и лестница на второй этаж. Неслыханная роскошь для паренька из небогатой дарданской семьи. Он позвал рабыню:

— Нупта! Сюда иди!

А когда та подошла к нему, чтобы принять кафтан, бросил.

— Приготовь мне простую рубаху с рукавами и тот плащ, что я недавно купил.

— Да, господин, — немолодая уже тетка, приведенная из Ассирии, склонила голову. — Кушать будете? Я лепешки испекла.

— Нет, — покачал головой Тарис. — Там поем. Хотя… лепешки свежие? Дай!

— Ум-м! — он разорвал крепкими зубами одуряюще пахнувший хлеб, съев половину в три укуса. А потом пошел в спальню, где на кровати была разложена одежда, которую наденет господин начальник Дома Охранения вместо расшитого форменного кафтана.

Тарис натянул плотную рубаху, на нее надел пластинчатый панцирь, обшитый для незаметности полотном, а поверх прикрыл все это легким коричневым халатом, став похожим на преуспевающего приказчика со склада овечьей шерсти. Он для полного сходства еще и бороду подвязал, и валяный колпак на голову надел. Теперь его мать родная не узнает. Ах да! В ножны, вшитые в левый рукав, Тарис вложил метательный нож, а в карман засунул бронзовый кастет с железными шипами.

Тарис выглянул на улицу и, увидев, что солнышко уже ушло за край неба, спешно зашагал в сторону порта. Того и гляди ворота закроют, успеть нужно. С закатом улицы столицы понемногу пустеют. Добрые люди идут по домам, а люди недобрые, напротив, выходят на свой промысел. Тут, в кольце стен, опасаться особенно нечего. Стражи много и, чем ближе к акрополю, тем ее больше, и тем она злее. А вот там, за стеной, все куда забавней. В порту Энгоми, что ни день, швартуются новые корабли с людьми, приезжающими на заработки. Приезжают ватаги искусных мастеров: каменотесов, кирпичников и штукатуров. Плывут босяки, готовые работать за еду в богатом доме. Плывут с островов неприхотливые парни, готовые пахать на путине, по уши в воде и рыбьих кишках. Среди них кто только не прячется. Любая мразь может назваться честным рыбаком, а потом сгинуть в лабиринтах растущих предместий, среди тысяч семей простонародья. И ничего с этим поделать нельзя. Не клеймить же их на таможне…

Тарис выскочил из ворот прямо в тот момент, когда десятник караула уже шел, чтобы закрыть их. Последние поденщики и работяги со строек тянулись в предместья, за ними-то и встал Тарис, смиренно опустив голову и не глядя в страже в глаза. Не любят они этого. Он пойдет в северную часть порта. Там открылась еще одна таверна, но уже под эгидой сыска, а не храма Наказующей. Если госпожа, чье имя называть вслух побаивались, надзирает над роскошной таверной, где подают котлеты, жареных дроздов и вино с ароматными смолами, то Тарис присматривал за одной поганой рыгаловкой, где собирались портовые грузчики, рыбаки и разбойный люд. Положа руку на сердце, заведение это ему самому и принадлежало. Государь, услышав, для чего оно ему понадобилось, только хмыкнул и буркнул что-то невразумительное. Про свободную нишу на каком-то рынке. Что за ниша, Тарис так и не понял, но серебро в его карманы текло рекой, потому как дешевле и гаже трактира во всем Энгоми не найти. Он был полон народу день и ночь.

— Господин, — плечистый трактирщик-арендатор незаметно кивнул ему, смахнув крошки со стола грязным полотенцем. — Как всегда?

— Неси, — кивнул в ответ Тарис, и уже через несколько минут перед ним поставили тарелку с омлетом, хлеб и чашу вина, разбавленного на две трети.

— Что про взломанный склад говорят, Мидас? — едва слышно спросил Тарис. — Товар всплывал?

— Нет, господин, — почти не шевеля губами, ответил трактирщик. — Такая уйма льна словно вода в песок ушла. Сами удивляемся. Тут лавочники из мелких хотели прикупить вполцены, да только шиш. Пусто.

— Новые люди? Новые имена? — спросил Тарис.

— Ханно какой-то объявился, — шепнул трактирщик. — Не знаю, кто это. Не видел его никогда. С того берега вроде бы он, из тех городов, что под египтянами. У тирцев такие имена в обычае. Не замечен ни в чем, но поминали его в разговоре явные душегубы, господин.

— Ясно, — кивнул Тарис, наблюдая, как с наступлением темноты и без того шумный трактир начинает наполняться откровенно пугающей публикой. Откуда ее столько в столице? И где она прячется днем? Этого он понять не мог никак.

— Часто приходят?

— Да каждый день почти. Бабу вам пришлю, господин, — трактирщик небрежно поставил перед ним кувшин, громко стукнув по столу. — А то подозрительно очень. Не сидят у нас по одному.

— Пришли, — кивнул Тарис. — И посади их рядом со мной.

Разбитная бабенка с амулетом Аштарт на груди плюхнулась напротив него, сладко улыбаясь и протягивая руки к остаткам еды. Тарис махнул небрежно, отправив ей по столу блестящую фасолинку драхмы. Девка, развесившая перед ним свой обширный бюст, смахнула монету в мгновение ока, пугливо стрельнув острым взглядом по сторонам.

— Побаловаться желаете, господин? — спросила