Сезон вишни ох и короткий, не успеваешь насладиться, как сочные ягоды заканчиваются. Вишню для ватрушки специально замораживали впрок, чтобы угощаться ею по всем большим праздникам.

Баба Сима сама отбирала самые спелые и крупные ягоды для заморозки, ответственно подходя к этому действу. Приглашала внуков помогать вычищать косточки, шум-гам стоял, беготня, вся перепачканная вишней детвора стреляла друг в друга косточками. Ягоды больше поедали, чем складывали в огромный таз, прямо ежегодная вишневая баталия. Часть шла на варенье и компоты, которые тут же, на уличной печи варились сразу в нескольких больших кастрюлях, а потом закатывались в трехлитровые баллоны, а самые красивые, крупные, отборные морозили – как раз для ватрушки и другого печева.

Получалась у нее огромная творожная ватрушка со сладкой белой нежнейшей начинкой, украшенная по кругу плетеной косой из теста с уложенным «венком» из темно-бордовой сочной вишни. Готовую ватрушку баба Сима выуживала из устья печи на потертой от времени, припыленной мукой деревянной лопате, внуки этот момент особенно любили. Стояли рядом, завороженно открыв рты, в ожидании, не появится ли из печи вместе с ватрушкой Иванушка-дурачок. Потом бабуля перегружала выпечку на толстую старую, промасленную деревянную доску.

Выкладывала поверх горячего, пышущего творожного круга янтарные полупрозрачные крупянистые кусочки топленого масла, зачерпывая его ложкой из потрескавшегося от времени глиняного горшочка. Масло медленно таяло, окрашивая творог в желтый, солнечный цвет, расходилось прозрачными разводами, стекало под вишню, к самому краю косы из теста, которая в печи зарумянивалась, становилась глянцевой от яичного желтка с молоком, коим бабушка смазывала тесто до печки, обмакивая горсть гусиных перьев, перевязанных бечевкой, в сливочно-яичную смесь.

Запах стоял умопомрачительный и слюноотделительный. Все, кто был в этот волшебный момент рядом, так и норовили отщипнуть кусочек божественного яства.

– Мама, мамочка пришла! Бабуля, это же мамочка! – радостная, растрепанная, заспанная Рита выскочила навстречу матери.

– Тихо, тихо ты, егоза. Господи, а что лохматая такая? – Галя поймала в полете младшую дочь, закружила ее по двору, потом поставила на землю и чмокнула в щеку. – Ну все, беги, беги в дом за расческой.

– Галюня, проходи, проходи, дочка. Садись давай, я тут уж и самовар сообразила. Да и ватрушка готова. Будем чай пить? Где Васька-то? – Баба Сима вышла навстречу Гале, женщины обнялись. – Ух ты, какая красавица! Костюм, что ли, новый купила? Хорошо тебе, маркий только слишком, а каблук-то какой, господи, как ты на них ходишь-то?

– Заметила? – Галя довольно засмеялась. – Ну уж, я теперь мать совершеннолетней дочери, мне нужно соответствовать.

Стол стоял чуть поодаль от входа во двор под большим навесом, увитым виноградом со свисающими почти черными гроздьями, спелые ягоды падали на стол, оставляя темные пятна на клеенке.

– Ну что, мы сами сядем или Мишу подождем с Васенькой? Они-то где у вас? – Баба Сима поставила на стол варенье, вазочку с печеньем из сельпо – деликатес, вазочку с конфетами – из города сыновья ей привозили, колбаски домашней подрезала да ватрушку свою фирменную принесла.

Галя хотела пригласить Симу к ним, даже растерялась, увидев, какой стол свекровь собрала, хотя чему уж тут удивляться? Несмотря на возраст, она всегда старалась каждому из них помочь, каждого угостить.

– Давайте сами посидим, а они потом подойдут. Василиса с подругой на пикник поехала – это у них теперь так посиделки у моря называются, а Миша на работе сегодня, поздно вернется, так что мы с вами вдвоем посидим, да и Ритуся с нами. Дочка, идешь чай пить? Смотри, какая ватрушка!

– Мамочка, я тут с котятами поиграю и приду! Можно? – ответила Рита с заднего двора.

Слово за слово, рюмочка за рюмочкой с наливкой бабушкиного изготовления – женщины разговорились.

– Вот, попробуй, я еще вишневую сделала, сладкая, зараза! Да, давай, за нашу Васеньку, пусть у нее все хорошо будет, муж, детки, все как у людей!

– Да! Давайте! За Василиску нашу! – подняла Галя рюмочку одну, потом другую – и как прорвало ее. – Детки? Да какие уж тут детки! – низким, грудным голосом, по-бабьи заголосила Галина. – Ой, не знаю, Серафима Игнатьевна, как мне быть-то! Нужно сказать, сказать кому-то, беда-то какая у нашей Васеньки, беда-то какая!

Галя чуть поплыла на жаре, настойка у бабы Симы, видимо, крепкая оказалась, хотя так легко пилась. Не выдержала, стала буквально изливать все то, что наболело в ней, что носила в своем материнском сердце, все, что никому не могла сказать, даже мужу. Да и то, что недавно узнала, и так ошалела, задохнулась от нового фортеля своей дочери, что опять от мужа утаила, не хотела его шокировать, а тут… как на духу выдала свекрови.

– Не может быть детей-то у Василисы, мне еще тогда, в больнице, доктор сказал, когда ей пятнадцать было. Я-то, дура, не сказала никому, как-то не к месту было, думала, позже скажу, а там уж и не смогла… Так что никто не знает, ни она, ни Миша. Ну вот как, как же она жить будет, как замуж ее отдавать, зная, что пустая она, что деток у того парня не будет от нее, как жить-то с этим ей?! – вывалила Галя свекрови все, что носила в себе, свою боль и сомнения. Потянулась и налила себе еще настойки.

– Погоди-ка, погоди, не части, не поняла я что-то, а чой-то у молодой девки детей быть не может? Что за дурость-то такая? – осторожно спросила баба Сима, соображая, что происходит.

– Да если бы дурость! А то главврач в гинекологии сам меня вызвал и сказал, что матка у нее не развитая, ну, как бракованная, что ли, нельзя с такой маткой забеременеть. Детская матка, такой термин у них… – Галя тихо плакала. Выдав эмоции, она сама как-то притихла, пережив еще раз все, что копила в себе.

– Ох тебе же господи! Спаси и сохрани! Что ж делать-то? – всплеснула руками баба Сима.

– Вот и я о том, как же замуж ее выдавать? Я потому и не поддерживала ее с этим Павлом, не знала, как будет потом, а рассказать не могла. Вот и испортила отношения с Васенькой, она волком на меня смотрит, а кто виноват? А Миша? Он же уже с родителями Лешки Семенова, который почти год ходит, сохнет по ней, обо всем договорился, хотели к Новому году сватать. И как? Как нам им в глаза смотреть? Я же и виновата! А сегодня мне рассказали, еще беда у нас!

– Господи, что у тебя за день такой, что еще случилось? Помер кто?

– Да может,