было. А вот стрелковое оружие, минометы 82-миллиметровые – это бросали. Хотя работали они с минометами очень красиво: плиту снимали, брали сапог или ботинок вместо плиты, в песке устанавливали, в итоге пуляли так, что из миномета очередь шла, как из автомата
(смеется). Я проводил разного рода учения, батальонные, хотя трудно было собрать офицеров, которые были все время где-то на позиции. Устроил упражнения по стрельбе из автоматов, только для офицеров. Они любили пулять не глядя! Сделали из ящиков мишени, вешали их на кабели телефонные, это все поднималось на нужный уровень. Правда, не нашлось зеленой бумаги, так мы им сказали: вы воюете против белых, юаровцев, так вот вам белые мишени (смеется). Все было утверждено, я собрал сорок или чуть больше офицеров, выполнили два или три упражнения.
Вообще, уровень подготовки солдат был очень невысокий. Хотя те одиннадцать или двенадцать солдат, которые должны были нас охранять, наша «гварда», они ценили, что им доверили нас, старались, и бывали случаи, что они во время артобстрелов даже пытались нас своими телами накрыть.
Еще одна интересная, характерная для анголан черта – устойчивость к боли. Получил ранение – никогда не кричит, не стонет, стопу оторвало – тряпкой замотал и ковыляет, как может, палку зажал под мышкой и вперед. Это поражало.
– У анголан было в войсках медобслуживание?
– Какое-то было, но незначительное. Вообще, все, что касалось медобслуживания, решалось через кубинцев, как только возникали какие-то сложности. Например, во время операции, когда три бригады были разбиты.
Помню, как сбили южноафриканского летчика, кажется, майора, самолет упал в шану – пойму реки, практически в болото. Летчик остался цел. Его оттуда достали, сфотографировали, кубинцы сделали листовку – мол, вот так с каждым будет – забрасывали эти листовки на ту сторону. У него полетная карта была, и оказалось, что маршрут пролегал через Мозамбик, он летал со стороны Намибии, через Мозамбик на юг Анголы. Может, там тоже были цели для бомбежек. Летали они на «миражах».
Из оружия, которым воевал противник, особую опасность для нас представляли – они непредсказуемые были – установки «Валькирия». То есть, система залпового огня. Она была хуже наших «бээмок» двадцать первых, наши били точно, а эти были начинены шариками: визжит, летит черт знает куда, шарики эти вокруг разлетаются… Именно так, уже после того, как я приехал туда, погиб полковник из Одесского военного округа, в Куито-Куанавале: шарик попал в шею, когда он инструктировал наряд. Начался обстрел, молодые шустрые ребята все рванули в убежище, а он не добежал. А он тогда уже должен был заменяться, жена в Москву приехала, ждала его там, чтобы в Одессу возвращаться, и вот – дождалась[244].
И еще накануне моего приезда у нас погиб переводчик, старший лейтенант[245]. Он с бригадой пошел на операцию, вышли из БТРа, сидели под деревом, сработала мина из миномета, ему оторвало руку, а эвакуировать в течение нескольких дней не могли, и – жара, гангрена, и так он погиб… Скандал был достаточно большой. Поскольку когда они – да и все мы – ехали туда, в Анголу, по документам мы не обязаны были участвовать в боевых действиях. А его отец был не последний человек, у переводчиков практически у всех отцы были интересные люди, будем так говорить, высокопоставленные (смеется). Отец этого переводчика приезжал, пытался разобраться, почему так произошло[246]. Главным военным советником был тогда генерал-лейтенант Гусев.
Если вспоминать еще факты, не сплетни – там было достаточно хорошее снабжение. Плюс – валютная страна, командировочные в валюте выплачивались. И приезжали, кто на собрание, кто на инструктаж, побудут день-два, шмоток наберут, еще чего-то наберут, а заодно и справочку возьмут, что были в зоне боевых действий, воины-интернационалисты, со всеми вытекающими отсюда последствиями. Такие вот случались нехорошие примеры.
– А случалось такое, что те, кто действительно находился в зоне боевых действий, не имели таких справок и не могли доказать свое участие в войне?
– Я с таким не сталкивался. Сам я приехал в Брест, и мне уже здесь по документам выдали удостоверение участника боевых действий.
– У Вас вообще не было проблем с получением этих документов?
– Нет, в округе у нас не было проблем. Это не Чечня, как потом аукнулось. У меня все было в порядке, я вернулся из Анголы в апреле 1989 года, а в августе мне выдали удостоверение. Хотя я думал, что это автоматически сделают, а оказалось, что надо обращаться специально. Я обратился в политуправление штаба округа – я ведь сам политработник.
– Вернемся к началу Вашей командировки. Перед отъездом в Анголу вы проходили инструктаж, вам объясняли круг ваших обязанностей. А то, с чем столкнулись на месте, сильно отличалось от предполагаемого?
– Я до сих пор помню, что инструктаж, что в Москве, что на месте, не содержал ничего конкретного. Общие фразы, общие рекомендации. Необходимо было ориентироваться самому.
Нас предупреждали, что у анголан такой характер: они очень любят подарки. Мы брали с собой кто часы, кто ремень кожаный, для них это было существенно, как знак расположения. В то же время они не испытывали к нам чувства благодарности – такое ощущение, что им обязаны.
– Что конкретно приходилось делать в боевых условиях?
– В бригаде я даже вел дневник. Там я расписывал, что и как происходило. Ежедневно были какие-то боевые действия, велись обстрелы, менялась дислокация. Проводили занятия, занимались боевой подготовкой. Политподготовка проводилась. Даже такой там был довольно тяжелый случай, когда во время занятий с артиллерией сидели в капонире. А боеприпасы у юаровских «жэ синку» были разного действия: были фугасные, и были осколочные с дистанционным взрывателем, которые срабатывали метрах в двадцати над землей. Вся рота на политзанятиях тогда погибла от такого вот снаряда. Рота – тридцать человек. Кто-то там опоздал, находился вдалеке от капонира, и все равно погибли, такая сила была взрыва.
Возле нашего места расположения находился командный пункт командира бригады. Ежедневно утром проводились совещания – мы прибывали туда, планировали действия на день, беседовали. Такая была особенность, нам это еще заранее объяснили: если хочешь провести в действие какое-то свое решение, нужно подвести подсоветного к этому решению так, как будто он сам додумался до его принятия, иначе ничего не получится, не убедишь ни за что, еще и все наоборот сделает (улыбается). Так что сказать в лоб, что надо, мол, так и так, было нельзя, нужно было аккуратно подвести, чтоб вот такую операцию провести, и так далее, не крупную, конечно, местного масштаба – усилить оборону на каком-то фланге, еще что-нибудь.
– С подсоветными Вы работали через переводчика?
– Через переводчика.
– Имен переводчиков не