Все перевозки крупные осуществлялись в основном самолетами Ил-76, и пассажирские, и грузовые. Мы спокойно ими перемещались. Причем мы на борту находились с оружием, у нас оружие не изымали, а вот анголане, даже офицеры, оружие сдавали. И когда шла разгрузка самолета, я в Мосамедеше часто это наблюдал, разгружают продукты, рыбу сушеную, вяленую – они это хватают, сколько могут, за пазуху прячут, а старший с дубиной ходит (улыбается)]

– То есть, в целому вас продуктов хватало?

– В целом да. Мы получали продукты по линии ФАГОТА. Когда шли боевые действия, мы получали паек – в принципе, нормальный, его хватало, но все это надоедало, все эти крупы и консервы, хотелось свежего. У нас была «умбурка» – голландская тушенка. Были французские консервы, особенно сгущенное молоко хорошее. Окорочка куриные. Еще мы могли себе за доллары делать заказы по «Совиспано», разные заказы, и раз в месяц прилетал вертолет и нам это привозили, кто что заказал: напитки, продукты, ту же картошку, которая, если так заказывать, стоила килограмм – 1 доллар. Я шутил, что дали бы белорусу доллар за килограмм картошки, которая десять копеек тут стоила, так он бы ее и на крыше вырастил (смеется)] В Анголе растет не картошка, а батат, так он сладкий, а «Совиспано» привозила нормальную картошку по заказу.

Привозили воблу в банках, капусту в банках, тушенку, все наше, советское, и это не шло ни в какое сравнение ни с французской, ни с голландской! Наши консервы были – блеск, а их – как мыло на вкус. «Умбурка», которая у нас тоже была, голландская, делалась так, по словам владельца той фирмы, что их выпускала: корова заходит на скотобойню, и я все полностью использую, не могу использовать только ее «му-му», а и рога, и копыта, и все остальное использую! И в эту «умбурку» шли соскребыши мяса с кости, которые переваривались со специями и закатывались в высокие банки. Это была самая плебейская пища, скажем прямо. Но дешевая!

Еще мы заказывали минеральную воду, нашу «боржоми». Бутылка полулитровая, стеклянная, стоила в полтора раза дороже, чем банка пива, которые уже тогда появились. Тогда уже появились и пепси-кола, и прочие – в баночках нам это привозили.

У меня был повар – Мануэль, боец из бригады, молодой парень, очень добросовестный, он очень ценил свое место, готовил хорошо. Мы привезли с собой «шмели». Разводили костер, воды набирали в речке, колодцев ведь не было, брали 30-литровые термосы, 15 минут воду кипятили, наливали в эти термосы, и эту уже обработанную воду использовали, чтобы и готовить, и пить. Только после 15-минутного кипячения. А анголане воду пили прямо оттуда: ямку в шане выкопают, поставят рогульку, повесят баночку из-под консервов, и туда капает, а они потом это пьют. И никаких вопросов, ничем не болели!

Что еще поразило, какие их обычаи и традиции. Когда я был на плантации, брал у них овощи, капусту и прочие – там была хорошая плантация, хорошая земля – видел такую картину. Бригадир – мужчина, а в поле работают одни женщины. Стоит какое-то дерево большое среди поля, не баобаб, что-то другое – и все мужчины сидят там и курят. Я с переводчиком подхожу, спрашиваю, что такое и почему, и мне отвечают: мы воины, мы работать на земле не должны. Спрашиваю: а зачем тебе кинжал? Отвечает: мясо резать, когда ем.

При этом вояки они были никудышные. Патриотизм был какой-то, но у них было очень много внутренних проблем, которые до нас доходили не вполне: нужно было ориентироваться, языки знать хорошо. Часто они передавали противнику информацию… Сложности были, в общем. Стоит позицию артиллерии поменять – сразу начинают долбить, то есть информация о смене позиций уже ушла. Начальник артиллерии округа – анголанин, его потом свои же убили, ехал в маленькой легковой «энжезе» и грузовик его протаранил ночью, смял и скрылся – убили именно за то, что работал и на ту, и на другую сторону. Не могу сказать точно, но, скорее всего, за это.

– В Вашем окружении среди ангольских военных были те, кто говорил по-русски?

– Нет. Даже те, кто оканчивал наши учебные заведения, говорили по-русски очень плохо. Может, в столице были те, кто хорошо знал русский, но среди наших подсоветных таких не нашлось.

Еще вспоминаются такие детали. В Лубанго, в миссии – там боевые действия не шли, там они вели очень размеренный образ жизни, в волейбол играли, банька у них там была, очень спокойно все – была уборщица, негритянка, и у нее был сынок. Лет семь… нет, больше, к десяти, почти подросток. Он все время, когда она убирала у наших в миссии, ходил туда. Так вот он по-русски разговаривал прекрасно, на чистейшем русском языке! Его просили перевести, когда срочно было нужно – такого пацаненка (улыбается)] А он все объяснял, рассказывал, и на португальском очень хорошо говорил, и на местных своих наречиях.

Наречия разные, племена разные, разные своеобразные традиции. Об этом можно долго рассказывать. Особенно такие традиции запомнились, схожие, наверное, с мусульманскими: мальчикам делают обрезание. Те племена, что жили у нас в зоне, в районе Куито-Куанавале, делали мальчикам обрезание, как я потом узнал. Мы ходили на речку, воду брать или постирать, пацанята бегают голышом, в воде возятся, речка-то небольшая, а как наступает более прохладное время – продолжают бегать, только все это у них уже глиной замазано. У кого замазано – тот уже этот ритуал прошел. У девушек тоже интересно: когда девушка взрослеет, она должна стать женщиной, потерять девственность, со старшим своим родственником, иначе никто не возьмет замуж. И когда обряд этот совершается, они, конечно, все это обставляют торжественно, поют, пляшут, играют на тамтамах своих. Музыкальные инструменты делались у них так: берут топливный бак из машины, жердь, прикрепляют на веревках, и двое несут, а третий молотит по этому баку! Вот такая музыка.

А сами они очень ритмичные, музыкальные. Если музыку включишь – танцуют красиво, очень ритмично у них все это получается. Очень популярным был у них тогда Хулио Иглесиас, везде звучал. Нашим он тоже нравился. У нас уже были плейеры, и там купили, и свое что-то привезли.

На связь мы