Прибыли в Москву. Там снова проходили комиссии. Потом убыли не места своего бывшего пребывания. Я вернулся в Брест. В округе – Белорусском военном, то есть – получил назначение на арсенал – базу хранения боеприпасов Добруш-6, это за Гомелем, в лесу. Там был очень высокий радиационный фон, обстановка была неблагоприятная. И там я прослужил три года почти, без двух месяцев. Оттуда я уже увольнялся на пенсию. Семью я туда не привозил. Попытался, точнее, привез их на Новый год, думал, жена будет там в школе работать. Но… мы тогда предприняли ряд шагов, чтобы определить статус нашей зоны, поскольку непонятно было, кому мы подчиняемся, ситуация в СССР тогда была уже странная: вроде база подчинялась по командной линии Москве, а по партийной линии – округу, и в итоге нами никто не хотел толком заниматься.

Мы с командиром много ездили, много сделали. В итоге стали отселять людей оттуда: полностью вывели школу, вывели оттуда детский сад. До 1989 года это все там было, несмотря на фон, а фон был страшный: в среднем 62 кюри на квадратный километр, а в зоне, где большой лес, где находились у нас боеприпасы, там брали точечные пробы, и доходило до 500-600 кюри. Для примера могу сказать, что доплаты начинались от 5 кюри – вот и посчитайте. 15 кюри – это уже считалось зоной первоочередного отселения.

Оттуда я написал несколько рапортов, чтобы уволиться, потому что семья оставалась в Бресте, надо было определяться.

– В каком звании Вы уволились из армии?

– Полковником.

– А в каком звании убывали в Анголу?

– Подполковником. Полковника я получил уже на арсенале.

– Расскажите подробнее о медкомиссии, которую проходили перед поездкой в Анголу. Делались вам какие-нибудь прививки?

– Обязательно. Медкомиссию проходили и по месту службы, в Бресте, и в Москве. Прививки делали в Москве, все эти вопросы решались там. Когда прибыли из Анголы, тоже проходили медкомиссию, у нас брали и анализы крови, и прочие, и определили какой-то период адаптации, чтобы проверить наше состояние здоровья на предмет малярии и прочих неприятностей. Очень большая это была проблема для нас: люди, особенно белые, то есть мы, тяжело болели тропической малярией. Комар передает этот плазмодий от животного человеку, очень страдают печень, внутренние органы.

На фоне кимб – хижин местных жителей. Куито-Куанавале, март 1989 года. А. П. Давыдовский – второй слева

– Сами Вы болели?

– Я не болел. Правда, в медкнижке мне написали, что я болел пять раз (улыбается). Но это никакой роли в моей жизни не сыграло. Да и какое там у нас в зоне было медобслуживание? Был один военврач, майор, так у него из медикаментов была только докторская печать! Ничего не было. Если с нами что-то происходило, кубинцы помогали.

Кубинцы были очень хорошо там всем обеспечены, отлично у них работало снабжение, и они были очень хорошо подготовлены, все. Единственное, в чем они немного отставали от наших, – это техническая подготовка. А вот дисциплина, организованность, порядок, медицинское обслуживание, питание – на два порядка выше! Это я говорю сейчас смело, потому что это было именно так. Даже в каких-то примитивных простых вопросах. Например, у них в зоне боевых действий были регулярные войска. Они сняли с грузовиков рефрижераторы, подключили к электростанции, у них там хранились продукты, мясо, птица, рыба. У нас ведь никакого там не было электроснабжения, только такие вот переносные электростанции. Солдаты у них для профилактики малярии получали самые современные препараты: французский «фанзидар», хину. А нам ничего не давали, только делагил, и то скорее для того, чтобы «замутить мозги», то есть чтобы показать, что профилактика проводится.

С другой стороны, в Луанде был хороший госпиталь и хорошее медобслуживание, там работали наши медики – жены переводчиков и советников в том числе, и другие специалисты. А вот у нас, на юге, все было примитивно.

Ребята, которые болели малярией, очень тяжело это переносили – обездвиживались, теряли память, становились неадекватными. Конечно, кубинцы выручали: на три-четыре дня ставили капельницы с физраствором, несколько литров, лечили. Кормили немножко куриным бульончиком, потому что человек практически ничего не ест, рвота, понос… А вот анголане укусов этих комаров почему-то не боялись. Наверное, иммунитет выработался. С другой стороны, у них со здоровьем были другие проблемы – прежде всего от недоедания.

Об особенностях нашего быта, жизни повседневной… Я могу только по войскам судить. Вспоминаются некоторые интересные нюансы. Многие командиры, офицеры ангольские, учились в Советском Союзе, в Москве. Командир бригады, в которой я находился, оканчивал наши курсы «Выстрел». Имени его я не помню, тем более что они все себе брали клички, псевдонимы. Резкий был мужик, очень неорганизованный, его быстро убрали от нас. Сначала он задавил своего солдата, потом очень жестоко расправился с солдатами противника, когда на операции ходили. Например, был локальный бой, в который пришлось вступить разведподразделению, так он накидал на трансмиссию оторванных ног в ботинках и хвалился, что мол, так воевать надо. А на самом деле он больше пьянствовал, ходил по кимбам, где жили женщины. Сел за руль – задавил солдата.

Солдаты там очень активно дезертировали. Впрочем, как их мобилизовали, так они и служили. Наберут – и на какой срок, сколько им служить, как служить, никто не знает. Кто поймал, тот и мобилизовал, хоть ФАГОТА, хоть УНИТА. Зарплату им по нескольку месяцев не платили, питание было скудное, и офицеры очень много воровали. Так что солдатам было довольно трудно, и они бегали. Помню, в 1988 году появилось сообщение, что начфин везет зарплату – мешки кванз, вертолетом – так все дезертиры сбежались обратно за зарплатой (смеется)! Если оставлялись позиции, даже в связи с переменой места дислокации, не отступления – потом идешь во главе, собираешь автоматы, минометы, мины, которые солдаты побросали. Бросали всё! Технику особо не бросали – впрочем, ее особо у них в распоряжении не