Арди, донельзя обеспокоили появление Макса во Франции, его авторитет в Сопротивлении, легко угадывавшееся в нем будущее политическое лидерство.
Когда отшумели процессы Арди, он стал напоминать о себе романами. Вечная их тема — тяжкий выбор одиночки, сведение счетов, месть. Один из романов — «Горькая победа» — даже экранизировал Голливуд.
С тех пор как удалось установить идентичность боливийского гражданина Клауса Альтмана и «лионского мясника» Клауса Барбье, он во всех интервью своим сообщником по поимке Жана Мулена неизменно называл Рене Арди — Дидо. В 1972 году с целой свитой газетчиков Арди прибыл в Боливию для объяснения со своим смертельным другом-врагом. Они встретились. Их фотографировали вместе. Диспут был назначен на следующий день. Но на диспут не явился Барбье. Загадка Калюира не прояснилась.
А она была и остается причиной такой, прямо скажем, всемирной известности нацистского преступника № 239. Если объединение всех отрядов Сопротивления явилось историческим переломом в судьбе голлизма, то, обезглавив Сопротивление, по голлизму нанесли тяжкий — правда, уже запоздавший — удар. Это был удар и по левым патриотическим силам Франции, чья активность в Сопротивлении, конечно же, предполагала их ключевые позиции в послевоенном политическом устройстве страны.
После доставки Барбье во Францию ЦРУ США запросило разрешения «снять показания» с Барбье. Просьба эта не была отклонена. В ответ лишь были выставлены два условия: задать не более 30 вопросов в письменном виде с предварительным вручением их списка судье, который вел дело преступника № 239; очная ставка должна была пройти в присутствии французского чиновника, владеющего английским языком… Вот вы и отомщены, комиссар Биб из сыскной полиции! Ведь это почти те же самые «условия», которые трижды продиктовали комиссару Бибу американские разведорганы в 1948 году, когда значение тайны Калюира в полной мере открылось французам и вызвало у них кроме жгучего интереса еще и жгучую боль.
«…Но зачем было сопротивляться? — вопрошает Филипп Харцер в упомянутой уже книге. — Какое ни было бы у нас правительство, а оно заключило с Гитлером мир. Мы официально не были в состоянии войны. У нас даже не было гаулейтеров, как в других сопротивляющихся и порабощенных странах! Чем иным обернулось бы для нас всеобщее сопротивление, как не настоящей войной на радость Москве?»
То же самое, чуть ли не слово в слово, говорил и Арди…
Эти голоса не смолкают доныне. Слушая их, начинаешь понимать, что загадка Калюира — это загадка обстоятельств, но не мотивов. Антиголлизм, антикоммунизм, антисоветизм были побудительными мотивами и палачей, и предателей, и коллаборационистов. И, конечно, их укрывателей.
ВТОРАЯ ЖИЗНЬ ПАЛАЧА
Повсюду — на столах, на подоконниках, в шкафах — хранились папки на нацистских преступников. «Здесь собрано уже свыше 150 тысяч документов, — сказал мне парижский адвокат Серж Кларсфельд. — Но моя контора — еще и маленький копировальный комбинат: отсюда мы рассылаем досье в правительства и парламенты, в суды и в общественные организации разных стран».
Как и при моем первом визите к адвокату, на столе находилась фотография — мальчишка примерно трех лет. Это старший сын Кларсфельдов, Арно. Фотографии уже скоро два десятка лет» так что теперь это уже взрослый молодой человек.
— Ваш отец погиб в Освенциме?
— Да. По пути в лагерь партия арестованных» в которой он находился, провела одну ночь в тюрьме Монлюк. Здесь пытал и убивал людей Барбье… И вот сорок лет спустя он сам оказался заключенным в той же тюрьме. Я как адвокат поддерживаю гражданский иск к нему. Знаете, что меня поразило на первом свидании? Он же не изменился! Никакого сочувствия к замученным жертвам, ни тени раскаяния в голосе, во взгляде. Семь из восьми инкриминируемых ему обвинений в преступлениях против человечества он «вспомнил». Но одно — отправку в концлагерь целого детдома из Изье — «забыл». Понимает: за это грозит особо серьезная кара…
Именно благодаря неустанным розыскам адвоката Кларсфельда в обвинительный акт против Барбье попал отчет, подписанный им, шефом гестапо Лиона, 7 апреля 1944 г.:
«Сегодня утром ликвидировали детский приют в Изье. Арестован 41 ребенок в возрасте от 3 до 13 лет. Кроме того, удалось задержать весь персонал в составе 10 человек. Их отправка в Драней произведена 7.4.44».
Драней — французский концлагерь, откуда заключенных детей отправили в крематории Освенцима.
Вчитавшись в списки детей из досье Сержа Кларсфельда, я поразился: большинство из них родилось в России и Польше! Тут были также маленькие французы, бельгийцы, австрийцы, немцы, алжирцы… Самым младшим было по 3 года, самым старшим — 13… Потрудился ли шеф гестапо хотя бы прочесть этот список? Видимо, да, ибо почему-то посчитал нужным даже разграничить детей и сопровождавших их воспитателей. «Мирон Златин, агроном, родившийся в 1904 году в России…» Как узнаешь теперь путь и судьбу этого человека, любившего детей и только за это сделавшегося жертвой Клауса Барбье?..
Но вернемся к преступнику.
Сын школьного учителя Клаус Барбье родился в 1913 году, уже в двадцать лет вступил в гитлерюгенд, в двадцать два был принят в СС, в 25 стал членом нацистской партии, в 27 направлен в Гаагу и Амстердам в отдел по делам евреев полиции безопасности ЗИПО-СД. Когда он появился в Лионе, ему еще не было 30. Есть свидетельство, что Барбье собственноручно расстрелял двести человек за один день.
Как оценивались такие «подвиги» в «третьем рейхе»?
Вот характеристика на унтерштурмфюрера гестапо Клауса Барбье от 15 октября 1940 г.:
«Расовая принадлежность: скорее к западной расе[13].
Личное поведение: тверд, непреклонен.
Поведение на службе и вне службы: дисциплинирован, безупречен.
Характер: любит жизнь, правдив, хороший товарищ.
Интеллектуальные способности: надлежащие.
Культура и воспитание: хорошие.
Особые примечания: усердный и преданный сотрудник.
Слабости: никаких».
Эта эсэсовская характеристика оставалась в силе для Клауса Барбье всю войну. И после войны тоже! Первая ныне известная нам американская аттестация Барбье датируется 1946 годом и принадлежит Роберту Тейлору, руководившему четвертым региональным управлением контрразведки в г. Меммингене:
«Барбье произвел на меня впечатление прямолинейного человека как в смысле выражаемых им мнений, так и по характеру. Он абсолютно лишен нервов и страха. Он решительный антикоммунист и идейный нацист». И вывод: «По-моему, лучше использовать его в качестве информатора, чем просто содержать в тюрьме».
Вот каким образом объясняется этот странный парадокс: в то время как американские службы по денацификации Германии, одолеваемые запросами французов, продолжали разыскивать нацистского преступника № 239, он, устроившись на служебной вилле с флагом США, уже работал на новую «родину»! Под его началом оказалось около ста агентов, рассеянных в Чехословакии, Югославии, Румынии, Франции, проникших по заданию