— Вот они: перешли на талию…

— А вы выпрямитесь! Вот! Теперь на талии ровно.

— Не могу же я все время так вот извиваться на ходу, чтобы эти складки исчеза… да они и не исчезают, а бегают с места на место…

— А почему, собственно, вы не можете? Вам что — жалко извиваться, да? А по-моему — лучше извиваться, но быть элегантно одетым, чем торчать, словно тумба, да еще при этом морщиться по всему костюму. Ну, ладно. Поздравляю вас с обновкой. Платите в кассу и носите на здоровье!

— Какое же у меня будет здоровье при таком костюме? Он меня замучает — я уже это чувствую…

— Нет, это вы меня мучаете! Сколько времени я с вами вожусь, и вы не можете понять, что вам наконец-то пошили модный, элегантный костюм… Снимайте его! Я заверну… Или вы, может быть, хотите в нем уйти? Тогда я вам старый костюмчик заверну.

— Я не знаю… Давайте уж тогда я в новом пойду…

— Ну, то-то! Касса у нас направо. Предъявите ордер, и вам сделают расчет… Ну, что вы, что вы, как не стыдно… Разве ж я из-за этого старался? Ну, спасибо. А в случае если штаны действительно лопнут, — принесите, мы их так заштукуем, сами не узнаете, где была дырка… Желаю счастья!

Занавеска со зловещим шорохом раздернулась. Оттуда вышел, качаясь, заказчик в новом костюме, который воистину его сковал так, что он и в одетом виде стал похож на муляж голого человека: все мускулы были обрисованы и вдобавок еще десятки складок испещрили корпус и ноги… Клиент прошел в кассу.

А закройщик, небрежно неся в руках старое платье клиента, неторопливо прошел к столику приемщицы. Он улыбался самодовольно и хитро. Покосясь на меня, громким шепотом произнес на ухо приемщице:

— Нда… тяжелый случай… Слушали? Еле-еле уговорил… Но я этим негодяям — Ферапонтову и Савченко морду набью: надо же! — так обузили и пиджак и брюки, что парень просто лопается в этих… латах, что ли, или панцире, хе-хе-хе…

Закройщик достал с полки огромный лист бумаги и ловко завернул в него старый костюм. Тут подошел и сам клиент. За то время, что он провел у кассы, борьба его тела с тканью приняла еще более драматический характер: кое-где уже намечались вздутия, где-то трещали на ходу швы, расползались шерсть и подкладка, где-то набежали новые складки. Закройщик при виде своей жертвы возобновил обольстительную улыбку. Он торжественным жестом вручил бедняге сверток со старым костюмом и напутствовал:

— Счастливо носить! С обновочкой вас!

Клиент вяло принял сверток, кивнул головой и повернулся к выходу. Закройщик надул щеки, выпустил воздух с видом облегчения и, еще раз подмигнув приемщице, удалился.

Прошло минут восемь. Раздались быстрые шаги: почти вбежал уже известный нам закройщик. Он метнулся к выходной двери, крича:

— Где он?! Куда он делся?.. Ну, которому я сейчас костюм отдал… Неужели уже ушел?!. Эх, черт! Я ведь ему чужую пару всучил! Ну как же: его квитанция 7689, а я ему сбагрил по квитанции 7698!

— Вон когда хватился! — басом среагировала приемщица и выпустила носом облако дыма от сигареты. — И что это тебя вдруг так растревожило?

Закройщик, выглянув на улицу и убедившись, что заказчика и след простыл, закрыл наружную дверь и вздохнул:

— На него мне, конечно, наплевать… Но ведь клиент по квитанции 98 в свою очередь начнет бузить, что костюм не по мерке. Он же ему будет широк, как будто это с быка какого-нибудь или с верблюда…

Закройщик на секунду задумался. Приемщица захохотала, словно она играла мельника в «Русалке» (басовая партия). А в заключение мастер ножниц, иглы и сантиметра резво махнул рукой и заявил:

— А, чего там горевать: и этому я всучу чужой костюм! Пока что любого мне удавалось уговорить!..

Засим закройщик снова направился к двери во внутреннее помещение, а я развел руками с каким-то даже умилением. «Вот это да!.. — подумал я. — Вот так красноречие! Вот так софистика!»…

УБИРАЙСЯ ВОН!..

— Значит, так. Я сам — строительный рабочий. Могу сказать, что с 1936 года имею строительное звание штукатур. В настоящий момент работаю по шестому разряду. За 33 года стажа имею 28 благодарностей, 9 почетных грамот, часы и медаль «За доблестный труд». Меня наша инженерша Наташа так и зовет: «доктор штукатурных наук». А как же? И вот, можете себе представить, этот самый «доктор» — то есть, я — полез в драку по собственному желанию — и где? — на своей работе!

Три месяца тому назад присылают к нам одного молодого товарища, который вот-вот окончил строительный техникум, и назначают его десятником: командовать целым взводом рабочих.

И это нам, знаете ли, попался такой гусь лапчатый. Теперь их называют «ни бо, ни чо» — то есть: ни богу свечка, ни черту кочерга. Эдакий барчук пролетарского происхождения. Юный граф с презрением на лице и кудрями на лбу и на затылке, как у дореволюционного дьякона. Штаны у него узкие и мозги у него — узкие. Работать он еще не умеет, но уже не желает. А вскорости поставили ею на ремонт жилого дома. Халтурщику на ремонте вообще раздолье: хочешь — ремонтируй на самом деле, а хочешь — давай одну видимость ремонта… Вот наш Ряжкин, этот десятничек, распорядился кое-как кое-чего кое-где прилепить-приткнуть и командует нам, штукатурам: дескать, мажь, ребята! Я ему еще сказал:

— Это ж, говорю, халтура; если моя старуха на этот ремонт дунет, так он рассыплется, как от атомной бомбы.

А Ряжкин даже глазом не повел. Приказывает: «Мажь и все!» Ну, думаю, обожди, ты у меня запоешь тенором…

Ладно. Теперь приезжает комиссия принимать нашу халтуру. Идут в отремонтированный корпус. Я за ними, хотя меня никто не звал…

Товарищ Ряжкин стоит у входа, аж перегнулся пополам и приветствует начальство:

— Прошу вас, пожалуйте, пожалуйте, прошу вас, прошу… Эп! — это он меня увидел. Но при комиссии ему особенно разоряться неудобно, — так? Значит, он и со мной — за ручку…

А председатель комиссии начинает уже осмотр:

— Ну-ка, ну-ка, как вы освежили этот домишко?..

Но с виду оно — все прилично. И комиссия начинает улыбаться… Один член спрашивает:

— А эта дверь куда ведет?

Я говорю:

— В соседнюю комнату… Вот, пожалуйста…

И легонько берусь за круглую ручку двери… Ручка, безусловно, остается у меня в руке. Я этот фокус удумал еще со вчера. Но на